Игорь Борисенко - Вариант "Ангола"

– Надо рассредоточиться, – сказал наконец, после долгого молчания, старшина. – Позицию какую-никакую выбрать. Вместе нельзя – одна мина шальная удачно упадет, и всем конец.

– Так вот что Быстров видел перед смертью! – потерянно сказал я. – Минометы!

– Один он у них поди, чтоб ему ствол разорвало! – уточнил Грищенко. – Два бы чаще били.

– Послушайте, а что если мы встанем там, где на поляне пузыри находятся? – сказал Вершинин.

– Зачем это? – удивился старшина.

– Надо же их как-то использовать! Нас мало, правильно? Долина от склона горы до реки метров на четыреста тянется. На человека примерно пятьдесят метров выходит – много. Португальцы запросто просочатся, окружат и перебьют нас. А если мы встанем с обоих краев поляны, и будем постреливать, они пойдут в центр – и окажутся в ловушке!

– Дельно! – согласился Радченко. – Только надо тогда кого-нибудь поставить в конце той полянки, для надежности. Павел Сергеич, возьмешься?

Олейник коротко кивнул и тут же стал подниматься, опираясь на карабин. Мне даже показалось, будто он ранен, но крови видно не было. Наверное, просто сильно устал человек.

– Я думаю, нам осталось всего ничего, – сказал я, прежде чем мы разошлись. – Полчаса, а потом можно будет отходить к пещере.

– Прошу вашего прощения, – вдруг прервал меня Герберт. – Мне ужасно неудобно вам это говорить… но ремонт затягивается. Как оказалось, я был слишком оптимистичен; кроме того, выяснилось, что… впрочем, не буду вдаваться в технические подробности. Нужно еще пара часов.

– Что? – закричал Сашка. – Да вы что, издеваетесь? Нас здесь в лес выдавили, минами забрасывают.

– Я же сказал, что прошу прощения, – мягко сказал Герберт. Однако за этой мягкостью крылось еще что-то, далеко не такое вежливое. – Вырваться отсюда я хочу не меньше вашего. Вы должны понимать: мой корабль и даже я сам не можем попасть в руки каких-либо официальных властей вашего мира. Если не сбежать – значит, самоуничтожится. Умереть, понимаете? Вместе с вами… и даже хуже. Вам-то можно сдаться.

– Русские не сдаются! – отрезал Сашка. – Вы хотите два часа – вы их получите. Вот только если в десять вечера соберетесь просить об еще одной отсрочке, может статься, что просить некого будет.

Разговор закончился. Мы разделились на два отряда (не считая ушедшего на дальний конец поляны Олейника) и разошлись по сторонам, занимать позиции. К тому времени мины стали падать в джунгли – очень редко и как попало.

– Не попадут, – удовлетворенно пробормотал Данилов, бывший вместе с нами. Словно в ответ на его слова, между гор разнесся какой-то смутно знакомый стрекот, но откуда он происходил, я не мог сообразить, пока в лучах заходящего солнца над верхушками деревьев не промелькнула крылатая тень. Самолет!

Грищенко вскинул автомат и дал короткую очередь – совершенно напрасно, потому что аэроплан промелькнул слишком быстро. Я даже рассмотреть не мог, как он выглядел… кажется, какой-то древний биплан.

– Рассыпаемся цепочкой, – приказал я и прижался плечом к ближайшему дереву, предоставляя остальным уходить в сторону реки. Поляна с пузырями-ловушками оставалась у нас слева, берег справа. Метров сто пятьдесят леса. Много, конечно, для четверых, но что делать? Я сразу стал всматриваться в чащобу впереди, но над головой снова застрекотало. Недалеко от меня в лесу раздался взрыв: вверх полетели комья земли и осколки камней, ветки деревьев закачались. Видимо, самолет служил для корректировки огня миномета, и стреляли сейчас по тому месту, откуда так опрометчиво пальнул Грищенко.

Рядом жахнул еще один взрыв, так близко, что меня обдало волной ветра. Я вжался в землю у самых корней дерева, будто оно могло защитить. Стрекот самолета плавал по небу кругами, приближаясь и удаляясь. Взрывы бухали то ближе, то дальше, причем мне казалось, что они разные – то сильнее, то слабее. Вдруг, после паузы, что-то прошелестело в ветвях над головой и на землю, в метрах двух от меня, упала граната. Она отскочила он торчащего из земли корня, скользнула по прелым листьям и закрутилась на плоской верхушке небольшого камня, встретившегося на пути. Я успел только испугаться. Надо было прыгать в сторону, пытаться спрятаться, однако страх меня парализовал: все, что я сумел сделать, это зажмуриться. Вот и все. Конец. Глупая смерть от гранаты, сброшенной наугад с самолета, кружащего над лесом.

Я все сидел и сидел с зажмуренными глазами, а взрыва не было. Тогда я осторожно приоткрыл левый глаз. Граната уже не кружилась и мирно лежала на камне. Чека мирно торчала из взрывателя… Ха! Они забыли ее выдернуть перед тем, как бросить! Я прижался спиной к дереву и забился в беззвучном смехе. Надо же, так повезти! Рядом бухали взрывы; теперь я различал свист мин. Падали они уже где-то в стороне, там, где был отряд Радченко. Я встал на четвереньки и немного прополз, чтобы взять гранату. Обычная с виду лимонка – а ведь она должна была выпотрошить меня и оставить гнить в этом проклятом ангольском лесу! Дрожащей рукой я сунул ее в карман. Жив останусь, сохраню ее. Будет моим талисманом.

– NЦo se movem (Не двигаться! (порт.) – авт.)! – крикнули мне из-за спины, и я понял, что граната мне долго не послужит. Положение было унизительным и дурацким: я стою на карачках, автомат остался сзади, под деревом, пистолет в кобуре, граната в кармане. Слева грянул выстрел, раздались неразборчивые крики. Мимо меня пробежали несколько человек. Тот же голос, который велел не двигаться, приказал: – Estande e levantar as mЦos (Встать и поднять руки! (порт.) – авт.)!

Я послушно встал и поднял руки. Рядом были двое: белый и черный. Негр пугливо вертел головой, нервно сжимал в руках карабин и, кажется, был готов в любой момент броситься наутек. Второй на самом деле не был таким уже белым – скорее, метисом. Он вел себя посмелее, и смотрел на меня, как хозяин на провинившегося раба. Велев напарнику держать меня на мушке, португалец подошел ближе. Я думал, сейчас даст прикладом в лицо, и приготовился уклониться, но солдат внимательно оглядел меня с ног до головы.

– Сompreender o que eu digo (Понимаешь, что я говорю? (порт.) – авт.)? – спросил он. Понимаю ли я, что он говорит? После того, как я послушно выполнил все его команды, отрицать это было глупо. Я кивнул.

– Valiosa Cativeiro (Ценный пленник! (порт.)– авт.)! – обрадовался португалец. Протянув руку, он потребовал у меня отдать пистолет. Я снова подчинился, тупо думая, не должен выполнять вот так все его требования. Попытаться драться, убегать, но не безвольно идти в плен! Однако тело не слушалось. Оно послушно сдавалось.

Солдаты провели меня по лесу до самого берега. За спиной постоянно звучал выстрелы – очереди наших автоматов и тявканье португальских карабинов. Кто-то громко кричал: в голосе слышалась дикая боль.