Василий Шахов - Тень Уробороса. Аутодафе

Я предупредил Тьера, что мне будет нужно отлучиться. Он не возражал. У нас в Лаборатории накопилось много работы, но он пошел мне навстречу.

Через полчаса я уже взял билет на самолет до Каира. Назначенный день вылета — 21 марта. То есть завтра.

Сумка быстро заполнилась самыми необходимыми вещами, но мне было надо еще кое-что, главное. Получить его я мог у единственного человека, и там же мне предстояло пройти через последнее, самое трудное прощание.

Такси привезло меня к гостинице.

— …Я так рада, господин Элинор!..

Последняя фраза наконец добралась до моего сознания. Я отстранился от Луиса и взглянул на «синта».

— Что, Нинель? Прости, я тебя прослушал.

— Я говорю, что госпожа Бароччи распорядилась оставить няней Луиса меня. Хотя ей предлагали на выбор самые лучшие модели специализированных роботов — из Инкубатора! Знаете, что она сказала? «Нинель прошла с нами всё, и я хочу, чтобы она оставалась у Луиса и дальше». Я так благодарна ей за доверие, господин Элинор! Ох! Вы вот только что слышали? Прямо сейчас? Луис сказал первое слово! Он смотрел на вас и сказал вам…

— Молчи, Нинель! — оборвал ее я. Мне было бы невыносимо услышать это еще раз, тем более в ее исполнении. — Я рад за тебя и согласен с госпожой Бароччи, но можно ли попросить тебя оставить нас с Луисом вдвоем?

— О, конечно!

Она с умилением хохотнула, сделала малышу ручкой и выскочила за дверь.

— Прости, Луис. Вот видишь, получается так. Если бы я смог опекать тебя, то попросил бы, чтобы тебе присвоили фамилию Лагранж. Это славная фамилия, ты гордился бы ею по праву…

— Я попрошу, — ответила Джоконда, которая, беззвучно возникнув в дверях, слушала меня. — Ты прощаешься. Значит, тебе рассказали. Я так и знала…

Джо произносила это с неподвижным лицом, будто ее парализовало, и глядела поверх моего правого плеча, как «смотрят» слепые люди. Мне нечем было возразить. Она опустила голову и подошла к нам. Луис радостно, всем телом, запрыгал у меня на руках и потянулся к ней.

— Ты был бы последним, кто узнал о происхождении Фараона. Я позаботилась об этом. Кто проговорился? — рука Джо сжалась в кулак.

— Я сам догадался… Почти сам…

— О чем теперь говорить! Хотя нет! Я сейчас сообщу госпоже Смеловой… нет, господину Калиостро…

— Джо!

— Да! И тебя никуда не отпустят!

— Джо! Не надо меня пугать громкими именами. И ты сама знаешь, что не сделаешь этого.

Она взяла мальчика и посмотрела на меня почти со злостью.

— Час назад я разговаривала с ОПКР, ходатайствуя, чтобы Луиса отдали на воспитание тебе. А ты от него отрекаешься, да?

Я промолчал, понимая, что перечить ей сейчас бессмысленно, как любой взволнованной женщине. Джо заметалась по комнате, и Луис, поначалу просто удивлявшийся ее тону — он привык к тому, что ее голос мурлыкающе-ласков и мелодичен, — теперь заплакал.

— Ты его пугаешь, Джо.

Джоконда поцеловала малыша и позвала няню. Луис тянулся к нам, однако умелая Нинель быстро переключила его внимание на себя, а мы с Джо вышли в гостиную комнату номера.

— Я знала, что если ты узнаешь о Хаммоне, то сотворишь черт знает что!

— Всё будет правильно, снова встанет на свои места.

— Только… какой ценой? — она с болью посмотрела мне в лицо; ее рука дрогнула было в невольном желании коснуться меня, но велением рассудка Джо подавила его.

— Пусть это будет не цена, а подарок. Ты могла бы считать так? Человек ведь может сделать подарок тем, кого любит?

— Подарок, а не жертву!

— Это не жертва. Никто не погибнет.

— Поехали, — решительно сказала Джоконда.

Я не понимал, куда она везет меня, пока не увидел издалека бруклинские развалины.

В небе уже проступил смутный серпик месяца, а подмороженная почва похрустывала под колесами автомобиля.

Вскоре Джо остановилась, и мы шли пешком ровно до того места, где год назад меня прошил смертельный луч.

— Это было здесь, — сказала она. — Я просто не успела. Чуть-чуть не успела.

— О чем ты?

— Об этом…

И у меня в руке оказался пульт для создания купола ОЭЗ. То, что я собирался выпрашивать у Джоконды хитростью.

— Пусть он поможет тебе хотя бы теперь.

— Ты догадалась?

— Да, но слишком поздно. Я не думаю, что он спасет. ОЭЗ может просто не включиться в том мире — и тогда всё. Но ты ведь за ним пришел к нам…

— Я хотел попрощаться. С Луисом, с тобой…

— Так прощайся.

Она отвернулась, чтобы я не увидел ее слез. Сделала вид, что разглядывает едва видимый в сгущающихся туманных сумерках контур сломанного моста и тусклые огни далекого города. Мне стало неловко. Я не думал, что она догадается, не предвидел, что привезет меня сюда, отдаст пульт и скажет эти слова. Я вообще придумал себе другую, как показывает жизнь, Джоконду. Приучил себя о многом не то что не говорить, а даже и не думать. Но сейчас промолчать было нельзя. Джоконда была именно такой, какой ее знало мое сердце.

— Я найду способ вернуться к вам. Не бывает так, чтобы выход отсутствовал…

— О чем ты говоришь!

— Я уверен.

— Тебя — элементарно! — пристрелят, как только вы окажетесь в мире Фараона. Понимаешь? Купол может не сработать.

— Он сработает.

— Вас обоих могут убить, ты это понимаешь?

— Это мы еще увидим.

— Самонадеянный болван!

— Джо, поехали отсюда… Здесь холодно.

— Он замерз! Нет, вы посмотрите на этого болвана — он замерз! Собирается лезть под пули — и замерз, как вам это нравится?!

Джоконда в сердцах отлупила мне всю руку от плеча до самой кисти. Пока мы шли к машине, пока ехали, я услышал от нее невероятное количество ругательств на итальянском, английском и кванторлингве. Она иссякла только возле гостиницы, в которой я снимал номер. И только потому, что больше не знала никаких языков, на которых можно было бы бранить меня еще.

Мы поднялись ко мне. Увидев собранную сумку, Джо сникла и отвернулась.

— Я ненавижу тебя, Кристиан Элинор, проклятый безумный фаустянский монах!

— А я не знал, что ты располагаешь таким богатым запасом ругательств…

Она ответила на мой поцелуй, но все-таки повторила:

— Я ненавижу тебя с первого взгляда, когда пришла в зеркальный ящик контрразведчиков на твой допрос! Я знала, что ты принесешь мне беду!

Ее пальцы расстегивали на мне куртку, рубашку, она то злилась, то боролась со слезами. У меня не получалось забрать у нее тревогу и боль. Она не отдавала. Я поднял ее на руки — мне всегда хотелось сделать это — пронес через весь номер в спальню и осторожно положил на кровать.