Пол Уильям Андерсон - Патруль времени (сборник)

Она родила сына студеной зимней ночью. Одни говорили, что роды прошли легко, другие утверждали, что Ульрика сумела скрыть, как ей было больно. Весь Хеорот преисполнился радости. Счастливый отец разослал гонцов, приглашая соседей на пир.

Те поспешили откликнуться на зов, ибо с праздника середины зимы не имели никаких развлечений. Среди гостей нашлись такие, которым надо было переговорить с Тарасмундом наедине. Они таили злобу на короля Эрманариха.

Зала дворца была украшена ветками вечнозеленых растений, тканями, римским стеклом; хотя снаружи был еще день, горели лампы, свет которых отражался от блестящих металлических поверхностей. Облаченные в свои лучшие наряды, богатейшие и храбрейшие тойринги и их жены окружили трон, на котором стояла колыбель с младенцем. Прочие взрослые, дети и собаки сгрудились чуть поодаль. В зале пахло соснами и медом.

Тарасмунд сделал шаг вперед. В руке он сжимал священный топор, который собирался держать над сыном, испрашивая для него благословения у Донара. Ульрика несла кувшин с водой из источника Фрийи. Подобные обряды прежде происходили разве что при рождении первенца в семье короля.

— Мы здесь… — Тарасмунд запнулся. Взгляды обратились к двери, по толпе пробежал ропот. — О, я надеялся! Привет тебе!

Стуча копьем об пол, Скиталец медленно приблизился к трону и нагнулся над младенцем.

— Надели его именем, господин, — попросил Тарасмунд.

— Каким?

— Тем, которое принято в роду его матери и крепче свяжет нас с западными готами. Нареки его Хатавульфом.

Скиталец замер, словно вдруг окаменел, потом поднял голову. Тень от шляпы легла ему на лицо.

— Теперь я понимаю, — пробормотал он. — Хатавульф. Что ж, такова воля Вирд, значит, так тому и быть. Я нареку его этим именем.

1934 г

Я вышел с нью-йоркской базы Патруля в холодный декабрьский вечер и решил пройтись до дома пешком. Витрины магазинов соблазняли рождественскими подарками, но покупателей было немного. Иллюминация поражала воображение. На перекрестках услаждали слух прохожих музыканты Армии спасения, звонили в свои колокольчики Санта-Клаусы, грустные продавцы предлагали вам то одно, то другое. У готов, подумалось мне, не было Депрессии. Ну, с материальной точки зрения им попросту почти нечего было терять. В духовном же отношении — кому судить? Во всяком случае, не мне, хотя повидал я предостаточно и увижу еще больше.

Услышав мои шаги на лестничной клетке, Лори открыла дверь, не дожидаясь звонка. Мы заранее договорились встретиться в этот день, после того как она вернется с выставки в Чикаго.

Она крепко обняла меня. Мы прошли в гостиную и остановились посреди комнаты. Я заметил, что Лори обеспокоена. Взяв меня за руки, она взглянула мне в глаза и тихо спросила:

— Что стряслось на этот раз?..

— Ничего такого, чего бы я не предвидел, — мои слова прозвучали на редкость мрачно. — Как твоя выставка?

— Чудесно, — отозвалась она. — Продала две картины за кругленькую сумму. Ну, садись же, я принесу тебе выпить. По правде говоря, ты выглядишь так, словно ввязался в уличную драку.

— Я в порядке. Не тревожься за меня.

— А может быть, мне хочется проявить заботу. Такая мысль тебя не посещала? — Лори усадила меня в мое любимое кресло. Я откинулся на спинку и уставился в окно. На подоконник, отражаясь и дробясь в стекле, падал свет фонарей. По радио передавали рождественские гимны. «О, дивный город Вифлеем…»

— Снимай ботинки! — крикнула Лори с кухни. Я последовал ее совету и тут только ощутил, что действительно вернулся домой, как будто был готом и расстегнул пояс, на котором висел меч.

Лори поставила передо мной стакан шотландского виски с лимоном, прикоснулась губами к моему лбу и уселась на стул напротив.

— Добро пожаловать, — сказала она, — добро пожаловать всегда.

Мы выпили. Она терпеливо ждала.

— Хамдир родился, — выпалил я.

— Кто?

— Хамдир. Он и его брат Серли погибнут, пытаясь отомстить за сестру.

— Я поняла, — прошептала Лори. — Карл, милый…

— Первенец Тарасмунда и Ульрики. Вообще-то его зовут Хатавульфом, но на севере его переделают в Хамдира. Второго сына они хотят назвать Солберном. Время тоже совпадает. Они — те самые, кто будет… когда… — Я не мог продолжать.

Лори подалась вперед и погладила меня по голове, а потом решительно спросила:

— Тебе ведь не обязательно переживать все это, Карл, а?

— Что? — я опешил и даже забыл на мгновение о терзавших меня муках. — Конечно, обязательно. Это моя работа, мой долг.

— Твоя работа — установить источник песен и легенд, а никак не следить за судьбами людей. Прыгни в будущее. Пусть, когда ты появишься в следующий раз, Хатавульф давно уже будет мертв.

— Нет!

Сообразив, что сорвался на крик, я единым глотком осушил стакан и, глядя на Лори в упор, сказал:

— Мне приходило на ум нечто похожее. Честное слово, приходило. Но поверь мне: я не могу, не могу бросить их.

— Помочь им ты тоже не можешь. Исход предрешен.

— Мы не знаем, как именно все случится… то есть случилось. А вдруг мне… Лори, ради всего святого, давай закончим этот разговор!

— Ну разумеется, — вздохнула она. — Ты был с ними поколение за поколением, при тебе они рождались, жили, страдали и умирали, а для тебя самого время шло гораздо медленнее. Поступай, как считаешь нужным, Карл, пока ты должен как-то поступать.

Я молчал, чувствуя, что ей по-настоящему больно, и был благодарен ей за то, что она не стала напоминать мне о Йорит. Она грустно улыбнулась.

— Однако ты в отпуске, — проговорила она. — Отложи свою работу. Я купила елку. Надеюсь, ты не против, чтобы мы вместе нарядили ее, как только я приготовлю праздничный ужин?

Мир на земле, всем людям мирНам дарит Он с небес…

348—366 гг

Король западных готов Атанарик ненавидел Христа. Он хранил верность богам предков и опасался церкви, в которой видел лазутчика Империи. Дайте срок, твердил он, и сами не заметите, как начнете служить римским правителям. Поэтому он натравливал людей на церковников, прогонял родственников убитых христиан, если те являлись требовать виру, и убедил Большое Вече принять закон, по которому в случае религиозных беспорядков ревнителей новой веры можно было убивать совершенно безнаказанно. Крещеные же готы, которых теперь насчитывалось не так уж мало, уповали на Господа и говорили, что все в воле Божьей.

Епископ Ульфила упрекнул их в неразумии. Да, согласился он, мученики становятся святыми, однако лишь тела праведников разносят благую весть из края в край. Он добился от императора Констанция позволения своей пастве переселиться в Моэзию. Переправив их через Дунай, он помог им обосноваться у подножия Гаэмийских гор, где они со временем сделались мирными пастухами и землепашцами.