Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 13
Хомер внутренне ощетинился.
— Никто нас не учил говорить. Мы сами научились. Мы постепенно совершенствовались. И других животных научили.
Сидя на корточках, робот Эндрю качал головой, словно кивал собственным мыслям.
— Десять тысяч лет, — сказал он. — Если не двенадцать. Что-нибудь около одиннадцати.
Хомер ждал, и, ожидая, он ощутил тяжелое бремя лет, давящее на холмы… Годы реки и солнца, годы песка, и ветра, и неба.
Годы Эндрю.
— Ты старый, — произнес он. — И ты помнишь то, что было столько лет назад?
— Помню, — ответил Эндрю. — Хотя я один из последних роботов, сделанных людьми. Меня изготовили за несколько лет до того, как они отправились на Юпитер.
Хомер притих, он был в полном смятении. Человек… Новое слово. Животное, которое ходило на двух ногах. Животное, которое изготавливало роботов, которое научило псов говорить.
Эндрю словно прочитал его мысли:
— Напрасно вы нас сторонились. Нам надо было сотрудничать. Когда-то мы сотрудничали. Для обеих сторон был бы выигрыш, если бы мы продолжали сотрудничать.
— Мы вас боялись, — сказал Хомер. — Я и теперь вас боюсь.
— Ну да. Конечно, так и должно быть. Конечно, Дженкинс позаботился о том, чтобы вы нас боялись. Он был башковитый, этот Дженкинс. Он понимал, что вам надо начинать с чистой страницы. Понимал, что незачем вам таскать на себе мертвым грузом память о человеке.
Хомер сидел молча.
— А мы, — продолжал робот, — не что иное, как память о человеке. Мы делаем то же, что он делал, только более научно. Ведь мы машины, значит, в нас больше науки. Делаем более терпеливо, чем человек, потому что у нас сколько угодно времени, а у него были всего какие-то годы.
Эндрю начертил на песке две параллельные линии, потом еще две поперек. Нарисовал крестик в левом верхнем углу.
— Ты думаешь, я сумасшедший, — сказал он. — Думаешь, чушь горожу.
Хомер поерзал на песке.
— Я не знаю, что и думать, — ответил он. — Все эти годы…
Эндрю нарисовал пальцем нолик в клетке посередине.
— Понятно, — сказал он. — Все эти годы вас поддерживала мечта. Мысль о том, что псы были застрельщиками. Факты иной раз трудно признать, трудно переварить. Пожалуй, лучше тебе забыть то, что я сказал. Факты иной раз ранят душу. Робот обязан оперировать фактами, ему больше нечем оперировать. Мы ведь не можем мечтать. У нас нет ничего, кроме фактов.
— Мы давно уже перешагнули через факт, — сообщил Хомер. — Это не значит, что мы совсем пренебрегаем фактами, нет, иногда мы ими пользуемся. Но вообще-то мы действуем иначе. У нас главное интуиция, гоблинство, слушание.
— Вы не мыслите механически, — заметил Эндрю. — Для вас дважды два не всегда четыре, для нас — всегда. Иногда я спрашиваю себя, не слепит ли нас традиция. Спрашиваю себя, может быть, дважды два бывает больше или меньше четырех.
Они посидели молча, глядя на реку — ленту из расплавленного серебра на цветном поле.
Эндрю нарисовал крестик в верхнем правом углу, нолик над центральной клеткой, крестик в средней клетке внизу. Потом стер все ладонью.
— Никак не могу выиграть у себя. Слишком сильный противник.
— Ты говорил про муравьев, — сказал Хомер. — Что они уже не тупые.
— А, да-да, — подтвердил Эндрю. — Я говорил про человека по имени Джо…
Дженкинс мерил шагами склон, не глядя ни налево, ни направо, потому что с обеих сторон были вещи, которые ему не хотелось видеть, которые вызывали слишком волнующие воспоминания. Дерево, стоящее там же, где в другом мире стояло другое дерево. Откос, запечатлевшийся в его мозгу с миллиардом шагов через десять тысячелетий.
В зимнем небе тускло мерцало вечернее солнце, мерцало, будто свеча на ветру, потом перестало мерцать, и это был уже не солнечный свет, а лунный.
Дженкинс остановился, и обернулся, и увидел усадьбу… Она распласталась на холме, приникла к холму, словно спящее юное существо, льнущее к матери-земле.
Дженкинс нерешительно шагнул вперед, и сразу же его металлическое туловище засверкало, заискрилось в лунном свете, который мгновение назад был солнечным.
Из долины донесся крик ночной птицы, а в кукурузном поле под гребнем скулил енот.
Дженкинс сделал еще шаг, заклиная небо, чтобы усадьба не исчезла, хотя знал, что усадьба не может исчезнуть, потому что ее и так нет. Ведь он шел по пустынному холму, на котором никогда не было никакой усадьбы. Он находился в другом мире, где вообще не существовало домов.
Дом продолжал стоять на месте, темный, безмолвный, без дыма над трубами, без огней в окнах, но знакомые очертания, ошибиться невозможно.
Дженкинс ступал медленно, осторожно, боясь, что дом скроется, боясь спугнуть его.
Но дом не двигался с места. И ведь есть еще приметы. Вон там стояла ольха, а теперь дуб стоит, как и тогда. И вместо зимнего солнца светит осенняя луна. И ветер дует с запада, а не с севера.
Что-то произошло, сказал себе Дженкинс. Что-то зрело во мне. Я чувствовал, но не мог понять, что именно. Новое свойство развилось? Новое чувство прорезалось? Новая сила, о которой я не подозревал? Способность переходить по своему желанию из одного мира в другой. Способность переноситься в любое место кратчайшим путем, какой только могут измыслить для меня закрученные нужным образом силовые линии.
Он зашагал смелее, и дом никуда не делся, продолжал стоять, реальный, вещественный.
Он пересек двор, заросший травой, и остановился перед дверью.
Неуверенно поднял руку и взялся за щеколду. Щеколда была настоящая. Нет, не иллюзия, реальный металл.
Он медленно поднял ее, и дверь отворилась внутрь, и он переступил через порог.
Через пять тысяч лет Дженкинс вернулся домой… Вернулся в усадьбу Вебстеров.
Итак, был некогда человек по имени Джо. Не вебстер, а человек. Потому что вебстер — это человек. И не псы были застрельщиками.
Хомер — рыхлый ком шерсти, костей и мышц — лежал перед очагом, вытянув лапы вперед и положив на них голову. Сквозь щелочки глаз он видел пламя и тени, и тепло от горящих поленьев, достав его, распушило шерсть.
Но внутреннему взгляду Хомера рисовался песок и сидящий на корточках робот, и холмы с гнетущим грузом лет.
Эндрю сидел на корточках на песке и рассказывал, и плечи его озаряло осеннее солнце… Рассказывал про людей, и про псов, и про муравьев. Об одном деле, которое произошло еще во времена Нэтэниела, и было это давным-давно, ведь Нэтэниел был первым псом.
Жил-был человек по имени Джо, человек-мутант, человек-титан, который двенадцать тысяч лет назад обратил внимание на муравьев. И задумался, почему остановилось их развитие, почему их стезя зашла в тупик.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});