Юрий Петухов - Западня (сборник)

Все становится на свои места, если мы примем в рассмотрение тот бесспорный факт, что дубль-громовержец приходит со стороны (неважно пока откуда — с севера или, как предполагает большинство исследователей, из Малой Азии). В олимпийскую иерархию он с ходу, разумеется, не вписывается и действует в сознании тогдашних греков и «греков» где-то на периферии обитаемого мира. Но при всем при том функций своих дубль-громовержец не утрачивает — он вовсю сражается с олицетворением подземного зла.

Греки, усваивая и перерабатывая привнесенный образ, — непонятное для них прозвище калькируют и оставляют, как это и бывает в таких случаях, а убиенного и неведомого для них Беллера в сюжете мифа подменяют родной и знакомой Химерой, сочиняя ей тут же приличествующую случаю родословную.

Но оставим до поры до времени всех многоликих «беллероубийц». К ним мы вернемся отдельно, чтобы рассмотреть со всей тщательностью и вниманием.

Нынешняя же наша цель установить личность самого загадочного и неуловимого Беллера, скрывающегося под сонмом имен и прозвищ в легендах, мифах, сказаниях и поверьях различных народов.

Лев головою, задом дракон и коза серединой,

Страшно дыхала она пожирающим пламенем бурным.

Слово «беллерос» не переводится с древнегреческого языка. Оно, как считают лингвисты, более раннего происхождения. Но определить его основное значение исследователям все же удалось. И значение это — «чудовище».

Навряд ли даже самая непутевая и злобная «коринфская» мать дала бы своему сыну подобное имя. Так же как и не назвала бы она его ни с того, ни с чего непонятным и неупотребляющимся именем-словом. Нет нужды вдаваться в подробности сюжет с «коринфлянином» есть искусственная вставка и ничто более.

В языках Средиземноморского региона, на Балканах, в Северном Причерноморье и в прочих местах расселения протославян мы можем найти сходные формы звучания в словах, обозначающих змей, драконов, чудищ, иногда даже рыб. Что первично, что вторично — сразу определить не удается, слишком уж многое перемешалось в этом этногенетическом и соответственно лингвистическом котле. Но связь между этими обозначениями и нашим ускользающим «беллером», разумеется, есть. И не только в словах, обозначениях, но и в понятиях. Недаром же и ликкйская отвратительная Химера выползает из подземелья будто какой-то змей, какой-то гад ползучий — шипя и извиваясь.

Упоминавшиеся выше исследователи заметили явное сходство имени Беллера со многими словами живых балканских языков. Такими, как румынское «балаур» — «дракон», албанское «буллар» — "полоз, уж", сербскохорватское «блавор» — "полоз, уж". Удалось установить, что древнейшим вариантом был северобалканский вариант слова, принадлежавший, по всей вероятности, праславянским племенам, заселявшим Балканы. Отсюда и сам праобраз Беллера, как и Беллерофонта, указывал на Балканы — родину мифа. Такое заключение вполне логично. Но лишь для определенной стадии. То есть тут можно говорить об очередной промежуточной прародине образа.

Вместе с тем прослеживается и второе значение слова. Оно заключено в корне "бел-, бол-" и в языках индоевропейской семьи тождественно понятиям "раздуваться, расти", а также «блестеть». Например, в русском языке мы встречаем и «бл-еск», и «бол-ыпой». Причем слова эти наши — прямая ветвь не только из праиндоевропейского языка, но и из предшествовавшего ему так называемого бореального праязыка.

Слова «бол-ыпой», так же как и несколько измененное "вел-икий, вел-икан, вел-ичие" пришли к нам безо всяких кружений, прямым наследованием из бореального корневого сочетания согласных «Б-Л-», означавшего "высоту, величину, крупность". Для сравнения скажем, что и в санскрит это сочетание попало, преобразовавшись со временем в «бал-а», с теми же значениями — "крупность, массивность, мощь". Но помимо того бореальное сочетание согласных подразумевало «холм», большой «вал» или "насыпь земляную", то есть опятьтаки что-то большое.

Как оказалось в дальнейшем, при рассмотрении разошедшихся слов с общей корневой схемой, почти во всех случаях они несли вместе с новыми значениями и старые. Не зря же мы иногда сравниваем «большого» человека с горой, то есть «холмом» и так далее.

Не вдаваясь в лингвистические премудрости, следует сказать, что ученые в результате попыток осмысления частично утраченного праиндоевропейского слова, выявили, что за ним проглядывается нечто большое, блестящее (чешуей? шерстью? от влажности, намоченности?), раздувающееся, поднимающееся в рост или даже подпрыгивающее, может, взлетающее, живущее под землей или в холме и охраняющее подземные богатства. Если первые определения достаточно конкретны и жизненны, то последнее — по части охраны богатств — конечно же, субъективно, это уже чисто человеческое представление. Но в любом случае из описанного наша фантазия рисует нам образ некого явно злого существа — этакого Змея-Горыныча, проживающего в подземных или скальных пещерах и стерегущего там злато в сундуках.

То есть вырисовывается образ того самого «змея», которого по всем понятиям и обязан настичь и убить «громовержец». Но есть одна маленькая загвоздка. Говоря о «беллере» и прослеживая его корни, мы упремся в одно несоответствие: из праиндоевропейского следует, причем вполне определенно, что змей, противник бога-громовника обозначается как «эгхи-» или «агхи-» (абсолютно точное звучание, само собой, передать невозможно, но для представления о разнице звучаний имеющегося вполне достаточно). Как же так? Почему? Ну, конечно, слово могло быть и заменено в процессе эволюции образа — такое происходит сплошь и рядом. Могли быть и иные причины. Могло быть и так, что произошло слияние разных образов, воплощающих абсолютное зло и вредоносность. Слияние образов — путаница их обозначений, или же замены, подмены, совмещение? Тут надо разбираться конкретно. И мы со временем увидим, что как и в одно очень краткое сочетание согласных могло вместиться несколько образов, так и в один образ могли слиться два или несколько сходных по «опасности» и — «вреду» образов вполне конкретных носителей зла.

И эти носители зла не носились где-то в параллельных вселенных, создаваемых воображением, а жили бок о бок с самим человеком.

Мы знаем, что чудовищ самого устрашающего вида можно встретить в сказках всех народов. А если говорить про Европу, так в ней для Змиев-Драконов никогда не существовало ни границ, ни паспортных режимов, ни лзыков, ^ ни наречий — эти вездесущие мифологические^ твари бытовали и бытуют в легендах и сказках от Пиренейских гор и до Уральского хребта, от разместившейся чуть ли не на макушке Земли Исландии и до вулканического, загубившего не одну цивилизацию древности Крита. И везде эти злобные твари кого-то умыкают самым непорядочным образом, что-то похищают, уворовывают с тем, чтобы потом стеречь бдительно и со всем тщанием. А кончается дело непременной битвой и поражением злого чудища, получающего по заслугам на радость как рассказчику-повествователю, так и слушателям, жаждущим торжества справедливости.