Яна Дубинянская - Проект «Миссури»

Что-то со звоном стукнуло о бампер и отлетело в сторону — скорее всего калитка: было влом останавливаться ее открывать. Кажется, разбилась одна из фар, но у «лендровера» их все равно больше, чем нужно. Наконец-то удалось развить нормальную скорость: машина понеслась вперед легко и плавно, как самолет по взлетной полосе. Сквозь боковое стекло врывался густой ветер, стегал по щеке и набивал ватой ухо. Испуганно взвякивали сигналы встречных драндулетов, шарахались в сторону чьи-то фары. Я давил на акселератор, выжимая еще и еще. В лицо с бешеной скоростью летела ночь.

Кайф!!!

Я помнил, что где-то впереди должен быть поворот. Просто мне казалось, что еще очень не скоро. Ну, не заметил знака в темноте. А чего он не светился?!.

— Знак не светился, — выговорил я сквозь зубы. — Можешь спокойно подавать на них в суд.

Отец сидел спиной к окну, и его голова на фоне белых жалюзи смотрелась просто темным овалом, без деталей. Да и тот слегка двоился. Меня сильно тошнило, и меньше всего хотелось именно сейчас что-то обсуждать и оправдываться.

— Светился, светился, — уничижительно бросил отец. — Кстати насчет суда: я уже перевел полтора миллиона в банк Леонида Аркадьевича. Чтобы он забрал заявление.

— Кого?

— Милевского!!! — гаркнул он, и моя голова в который раз раскололась на части. — Потому что его ненаглядная Зоенька в тяжелом состоянии. Впрочем, наверняка не настолько тяжелом, как он говорит. Иначе не согласился бы.

— А-а…

Мне хотелось спросить, как Вера. Потом вспомнил, что ее с нами в машине не было. И ничего не спросил. Образовалась пауза; голову слегка попустило.

— Скажи спасибо, Руслан, что все живы. И что автомобиль застрахован. Иначе бы…

— Кому?

Отец поперхнулся:

— Что «кому»?

— Кому сказать спасибо?

Не знаю, какого черта меня потянуло на сомнительные приколы. Похоже, только потому, что отец на дух не переносит всякого шутовства. А что, неужели нельзя было отложить разбирательство до тех времен, когда я хоть чуть-чуть приду в себя?.. И доктор наверняка ему советовал то же самое. Я выпростал из-под одеяла руку и попытался поймать пальцем кончик носа; ткнул в щеку где-то возле глаза. Что и требовалось доказать. Ну, так кого мы благодарим за чудесное спасение?

— А вот это отдельный разговор.

Темный овал с ушами колыхнулся, отдалился от жалюзи; отец шагнул вперед и уселся на край моей кровати. Сразу стало тесно и очень неудобно.

— Я все понимаю, — медленно проговорил он. — Ну, день рождения. Ну, перепились. Набились, как сельди, в чужую машину… Золотая молодежь, тьфу!.. Но почему ты не посадил за руль кого-нибудь комбинаторированного? Да у тебя вообще есть хоть намек на мозги?!

Я поднял руку к виску:

— Похоже, что есть: сотрясение.

— Перестань паясничать!

Он вскочил, устроив мне дополнительную встряску всего тела, и принялся мерить шагами палату: из конца в конец получалось как минимум шагов десять, а потом я сбился со счета. Врач говорил, что меня можно хоть сейчас выписать домой, но отец настоял на госпитализации, хотя даже не знаю, сколько стоят сутки пребывания в этой суперпуперклинике. Наверное, это входило в его хитроумный план по заминанию дела.

— Могло бы быть хуже, — трагически изрек он из дальнего угла. — Гораздо хуже. Если бы Влади к Санин не переключил вовремя передачи.

— Чего?!

Я по-настоящему возмутился и даже привстал. Напрасно. В голове словно петарду подорвали. Переждал, пока боль уляжется, и тонкой струйкой пустил на волю свое «не-могу-молчать»:

— Да твой Санин наклюкался, как… словом, его хуже всех развезло. На ногах не стоял, купался в одежде, ляпал языком направо и налево насчет проекта… тебя вспоминал незлым тихим… ну, это, допустим, не важно. А теперь врет. Чтобы перед тобой выслужиться.

Отец уже снова стоял возле кровати. Подался вперед:

— Я заказывал экспертизу, Руслан. Сам Владик ничего мне не говорил. Кстати, он руку сломал, если тебя интересует.

— Подожди, — я сжал пальцами виски, — ты хочешь сказать… Если бы за рулем был Санин, даже в дупель пьяный, мы бы не выпали в кювет? Это же абсурд, папа.

— Как сказать, Руслан. Я потом покажу тебе экспертное заключение, увидишь сам.

Он отошел к окну, а я в который раз постарался припомнить, как все было. И опять во всей полноте восстановился только всеобщий дикий визг, от которого и сейчас заложило уши. Кажется, я пытался затормозить… вырулить… а вот насчет коробки передач в памяти имелся полный провал.

— Разумеется, никто не может утверждать на все сто процентов, — заговорил отец. — Но факт остается фактом: Владислав успешно прошел истинную комбинаторику и уже неоднократно демонстрировал нам ее блестящие результаты. Что в сумме с его врожденными способностями, интеллектом дает… впрочем, если тебе неприятно, не буду о нем. Хотя, скажу откровенно, я очень доволен, что мы заполучили такого сотрудника. У Владика большое будущее.

— Рад за него.

— Не иронизируй, — поморщился отец.

— А я вполне серьезно.

Не знаю, что на меня нашло. Сглотнул, превозмогая тошноту, оторвал голову от подушки, приподнялся на локте. Отыскал отцовские глаза — слабые искорки в десятке метров от кровати.

— Я не понимаю, папа. Я вроде бы тоже не обделен интеллектом и всякими там способностями; весь в тебя, как говорится. Так почему же мне, черт возьми, не положено большое будущее?! Почему — машина в кювет?!.

— Руслан! — Он, кажется, по-настоящему удивился. — Не говори глупостей. Мы же с тобой это неоднократно обсуждали. САМОЕ большое будущее, разумеется, у тебя. А такие, как Санин, просто должны вовремя оказываться за рулем. ТВОЕГО автомобиля.

— То есть я всю жизнь буду зависеть от саниных. Успешно прошедших… кстати, что такое «истинная комбинаторика»?

— Ты снова выворачиваешь все наизнанку. Не зависеть, а использовать так, как сам считаешь нужным. Лучше бы нам вернуться к этому разговору позже, когда ты поправишься…

Уверенности в отцовском голосе поубавилось; я тихо злорадствовал сквозь головную боль.

— Просишь форы?

— Кое-что я могу тебе сказать уже сейчас, — раздраженно бросил он. — Вернее, в сотый раз повторить. Проект «Миссури» — эксперимент. Пока успешный, но делать далекоидущие выводы рановато. А я никогда в жизни не стану экспериментировать на собственном сыне.

И не нужно, мысленно согласился я с этой и вправду заезженной до дыр пластинкой. Потому что твой сын, слава богу, совершеннолетний. Уже ровно год и один день.

Вслух ничего не сказал. Откинулся на подушку и расслабленно опустил веки.

Пусть думает, что мне нечем крыть.

ЮЛИЯ, 34 года