Блад: глубина неба - Анастасия Орлова
— Жива? — интересуется адъютант.
— Жива, — отвечаю, — дай сюда флягу, сержант.
— Господин подполковник, воды почти не осталось…
— Тогда дай мою флягу!
Наливаю в ладонь виски и выплёскиваю в лицо женщине. Помогает: она приходит в себя, пару секунд смотрит на меня, пытаясь понять, где она и кто я такой, а потом хватается за револьвер. Дуло втыкается мне под челюсть. В аквамариновых глазах Грин — враждебность. Усмехаюсь. Обычно женщины смотрят на меня иначе. Грин — первая, чей взгляд обжигает такой страстной ненавистью и в то же время делает мне честь скрываемым, но всё-таки заметным уважением ко мне как к достойному противнику. Наслаждаюсь моментом. Когда в таких красивых глазах отражаются столь сильные чувства к тебе — это… будоражит. Приятные и уже забытые ощущения…
— Конечно, давай перестреляем друг друга, Скади Грин, это определённо поможет нам в сложившейся ситуации!
Свуер
Кирк Медина закончил с «когтями» и хотел спуститься в грузовой отсек, куда приняли имперского разведчика, но выход из гондолы управления ему преградил Хайнд, за которым толпилось ещё человек двадцать.
— Надо бы поговорить, сэр, — обратился к пилоту ротный.
Майор пропустил солдат в гондолу.
— Мы не верим, сэр, — начал Хайнд, — что капитан сам прыгнул. Не мог он ни свихнуться, ни напиться. Думаем, без командира тут не обошлось. Чёрт их знает, — может, он и не нарочно его выкинул, но уж как вышло… Да ещё и бресийского разведчика к нам тащит, будто без него беды мало! Поэтому больше терпеть его над нами не будем. И просим вас, сэр, принять управление цеппелином.
— Меня? — смешался Медина.
— Вы теперь первый и единственный пилот «Ржавого призрака». Логично, если вы возьмёте на себя обязанности капитана, пока не выберемся из этой срани.
— А что с подполковником?
— Арестуем, покуда домой не вернёмся. А там сдадим его, куда следует. Пусть госбезопасность разбирается, кто напился, а кто кого за борт выкинул!
Медина медлил, размышлял.
— Если вы откажетесь, — поднажал Хайнд, — мы всё равно командиру не подчинимся. Тогда я за главного буду.
Арестовывать Винтерсблада хотели идти всем полком. Но все в коридор перед грузовым отсеком не поместились бы, поэтому Хайнд отобрал в качестве поддержки пару десятков солдат, а остальные остались ждать в главном тренировочном зале.
Солдаты держали дверь в грузовой отсек на прицеле, ожидая появления Винтерсблада. В гуще вооружённых пехотинцев, взмокший от волнения, стоял Кирк Медина. Он не был уверен, что поступает правильно. Но он не был уверен и в невиновности Винтерсблада. Он бы с удовольствием принял нейтралитет, но тогда командовать будет Хайнд, и в этом случае пилот не мог поручиться, что подполковник доживёт до земли и под арестом с ним ничего не случится.
Медина, как и все здесь, опасался непредсказуемой реакции командира пехоты, но револьвер из кобуры не достал: даже в такой ситуации он не мог переломить себя и взять на прицел человека, чья вина не была для него очевидной.
Когда дверь отворилась, Кирк заметил за спиной подполковника золотоволосую женщину. Он узнал в ней имперского пилота — знаменитую Скади Грин. Рядом топтался адъютант Винтерсблада и больше никого видно не было. Но не может же быть, чтобы на разведчике никого, кроме пилота, не было! Где же остальные? Погибли?
— Видимо, после обеда у нас по расписанию бунт, — флегматично заметил Винтерсблад, окидывая взглядом вооружённых солдат. — Медина, и ты с ними? Вот уж не ожидал, что в твоём тихом омуте найдутся столь решительные черти!
От одного только взгляда командира пехоты — спокойного, оценивающего — Медину бросило в жар. Что он, Кирк, тут делает? Он лишь второй пилот, какое он имеет право?!.. Но что если Винтерсблад и правда виновен? Тогда его, Медины, обязанность — принять на себя управление цеппелином и ответственность за жизни команды, в том числе и преступника. И, разумеется, не позволить Хайнду учинить самосуд — этот может! Вот и сейчас, пока остолбеневший пилот изо всех сил старался смотреть уверенно и прямо, не опуская взгляд, ротный уже влез со своими обвинениями, тычет в командира карабином. Он же только разозлит подполковника, хотя прекрасно знает, на что тот способен, если его довести!
Но Винтерсблад кажется спокойным. Он вплотную подходит к Медине и что-то ему говорит. Пилот не сразу понимает, что он от него хочет. Из последних душевных сил сохраняя уверенный вид, выдавливает из себя обвинения по всей форме и просьбу сдать оружие. Протягивает ладонь в белой перчатке за револьвером подполковника и мысленно ужасается тому, как дрожат руки.
Все замерли и ждут развязки. Кажется, даже не дышат, готовые в любой момент спустить курки, стоит только Винтерсбладу сделать резкое, пугающее их движение. Но он лишь кладёт свой револьвер на ладонь Медины, а потом, когда Хайнд подталкивает пленника, чтобы отвести в клетку, едва слышно обращается к пилоту: «Посмотри на их зрачки, Кирк! Не реагируют на свет, как и у Фриппа». И почему-то именно эта фраза, произнесённая почти шёпотом, не только достигает сознания Медины, но и накрепко в нём застревает.
Следующие несколько часов (сколько их прошло на самом деле — неизвестно, но Кирку показалось, что не меньше семи) были самыми сложными в его жизни. Он распустил солдат по каютам, а сам вернулся в гондолу управления, где с приборной панелью безуспешно возились двое техников.
Но прежде он осмотрел бресийский дирижабль: приборы так же не работают, в гондоле следы потасовки, стекло разбито… Стекло — разбито! И никаких следов остальной команды, хотя на разведчике класса А должно быть минимум три человека: пилот, второй пилот и штурман. Допустим, один из членов экипажа (скорее всего — второй пилот) мог покинуть «Литу» на планере. Куда делся штурман? Уж не вышел ли в окно, как Фрипп? И если командир сказал правду, а с имперским штурманом случилось то же, что и с их капитаном, значит, дело тут не в сумасшествии или перепое. И что там он говорил про зрачки?
Медина обернулся на ходившего за ним хвостом Хайнда и вгляделся в его глаза. Зрачки и правда
