Владимир Михайлов - Люди Приземелья (сборник)

В лучшем случае, человек был без сознания… Кедрин торопливо проскользнул обратно, в багажный отсек, влез в свой скваммер. Минуту-другую он мог пробыть за бортом без особого риска. Пилоты молча кивнули, соглашаясь. Командир включил автоматику выхода. Кедрин нырнул в пустоту. Затрещал дозиметр, прерывисто запылал индикатор… Обхватив скваммер руками, Кедрин направил его к открытому провалу люка.

Потом он забрался в камеру сам. Катер описал широкую дугу разворота. Кедрин томился в скваммере; выбраться было нельзя – вдвоем они и так едва умещались в тесном отсеке.

Это было неудобно и страшно – стоять, прижимая собою к переборке другой скваммер, ставший, судя по всему, последним пристанищем безымянного пока монтажника, который первым бросился спасать оказавшегося в беде – и вот сам… Что было причиной? Во всяком случае, не радиация: человек не мог так быстро лишиться сознания, не говоря уже о худшем. А Кедрин почему-то предполагал именно худшее, как будто мертвый холод второго скваммера добрался до него и проник до костей. Кедрин чувствовал, что еще немного – и он задрожит мелкой, унизительной дрожью, потому что ему никогда не случалось находиться так близко к смерти. Да, задрожит, хотя в скваммере был включен подогрев, и с лица Кедрина лил пот. Кто же это?..

Торможение прижало его к противоположной переборке. Затем в отсеке послышались гулкие звуки: катер вошел в эллинг. Люк распахнулся.

Кедрин шагал по коридору в зал; в который уже раз сегодня? Вернее, шагал скваммер – безотказно работали сервомоторы. Это было хорошо, потому что сам Кедрин не смог бы сделать ни одного шага: усталость все-таки добралась до него. И еще один скваммер шагал рядом, и это казалось совсем уж диким, потому что человек в нем уже не жил, не мог шевельнуть даже пальцем; но скваммер шагал себе враскачку, и жутко было думать, что это шагал мертвый. Мертвые не ходят на Земле, а здесь оказалось возможным и это… Кедрин отводил глаза, но они, наперекор его воле, обращались в ту сторону.

Хорошо хоть, что сзади шли живые – экипаж катера и те, кто их встретил, и среди них – тот, кто просунул руку в полуоткрытую дверцу, ощутил неживой холод бывшего монтажника и включил автоматику, заставившую механический костюм двинуться вперед. Оказалось очень странным, что дверца в спине броненосного одеяния была приоткрыта. Это объясняло, отчего умер монтажник, но… Разве могла сама раскрыться дверца, защищенная изнутри двумя предохранителями противоположного действия, да еще и заблокированная вакуум-блокером? Разгерметизировать скваммер в пространстве можно было только намеренно, а значит… Кедрин сморщился: нет, нет… Мысли рождались и исчезали в тесном ритме, под тяжелый, размеренный топот скваммеров, и в мире не было никаких других звуков, кроме этого гулкого думм… думм… думм… думм…

Потом возник знакомый зал. Кедрин прошагал к своему месту и вылез из скваммера. Он стоял, не зная, куда и зачем идти. Лицо человека мелькнуло перед ним, человека, которого везли на носилках, хотя теперь он не почувствовал бы боли, если бы его даже тащили по полу. Лицо было с резкими полукружиями скул, с закрытыми глазами и губами, изогнувшимися в такую знакомую Кедрину усталую и слегка пренебрежительную улыбку. Кедрин как-то помимо воли удивился сохранности этого лица и механически вспомнил, кому принадлежал номер на спине этого скваммера.

Кто-то заговорил с Кедриным, но он только покачал головой: слова не достигали сознания. Ему вдруг очень захотелось спать, только спать, больше ничего. Неверными шагами он направился в свою каюту. Только спать – и ни о чем не думать.

И все же не думать оказалось невозможным. Думать не о том хорошем, что ты, кажется, сделал, но о том плохом, что ты сделал наверняка.

Вечером монтажники собрались в кают-компании. Здесь не было той торжественной и мрачной тишины, которая в старину являлась непременной спутницей такого рода собраний. Сошлась вся смена и представители остальных смен; было теснее, чем обычно, и шумнее, чем обычно, и трудно было подумать, что произошло что-то исключительное. Но это вовсе не означало, что монтажникам безразлична судьба товарищей.

Потом разговоры разом стихли. Кедрина попросили рассказать о случившемся.

Это можно было сделать по-разному. Можно было говорить только о том, что произошло с минуты, когда он, услышав призыв Центрального поста, вышел в пустоту для поисков человека, не вернувшегося при атаке запаха. Это был бы очень последовательный и связный рассказ, после которого логичным было бы перейти к походу на катере, в результате которого был найден второй человек. Но на самом деле рассказ следовало начать раньше, и Кедрин чувствовал, что не может иначе.

Он начал с того, как, нарушив правила, покинул рабочее место, чтобы издалека полюбоваться кораблем. Там его застал запах, он устремился прямо к кораблю, и случайно заметил мелькнувшую возле конуса фигуру в скваммере, которая не летела к спутнику, а почему-то замешкалась.

Конечно, он мог бы и не рассказывать об этом. Но он рассказал. Обо всем же, что произошло позже, распространяться не следовало. Наградой за смелость служит сама смелость, а карой за трусость не может являться сама трусость. Он закончил свой рассказ объяснением того, что именно нахлынувший страх помешал ему сделать то, что следовало: проверить, почему кто-то задержался на рабочем месте Кедрина, вместо того чтобы следовать за остальными. Все знали, что Кедрин рассказал о событиях именно так, как они запечатлелись в его памяти. Теперь делом каждого было – внести поправки, необходимые хотя бы потому, что люди – настоящие люди – бывали в таких случаях намного строже к себе, чем заслуживали.

Начальник смены рассказал о причинах несчастья. Сигнал тревоги раздался, когда Ирэн подлетала к кораблю со стороны спутника. Она позвала, но Кедрин не ответил на ее вызов. На пути к входу в спутник она его не встретила, и единственный вывод был – что он находится внутри конуса и не принял сигналов тревоги. Конус мог и не защитить от атаки запаха – ведь все предохранительные слои были удалены. Тогда Ирэн, волнуясь за человека, с которым работала, кратчайшим путем проникла в корабль. Но лаз оказался слишком узок; запутавшись во вспомогательной арматуре, Ирэн попыталась вырваться, ударилась головой о фонарь скваммера и потеряла сознание.

Да, она поправляется. Монтажник из патруля, первым почувствовавший запах, пострадал потому, что, проверяя защитные устройства Холодовского, больше поверил им, чем самому себе: приборы не показали запаха, и монтажник решил, что сам внушил себе мысль о нем. Впрочем, серьезной травмы он не получил.