Александр Казанцев - Полярная мечта

Корабли пошли в обход ледяного мола, мимо мыса Желанья. Ходов собрал своих помощников, чтобы объявить им об этом. В присутствии других он никогда не морщился от боли. Лишь спазмы перехватывали горло, и голос тогда был особенно скрипуч.

— Профессор Сметанкин выступил в печати, — говорил Ходов. — Требует уничтожения нашего сооружения, поскольку оно уже выполнило свою экспериментальную роль. Как ни тяжело, но надо быть готовым к тому, что нам не разрешат и дальше служить препятствием для нормального судоходства в полярных морях.

— Уничтожить мол? Это преступление, — вскипел Алексей. — Пусть профессор Сметанкин поймет, что если лед вскроется хоть осенью, то по годовалому льду в нашем канале ледоколы смогут водить суда круглый год!

Ходов махнул рукой.

— Новое обоснование к осуществленному проекту. Применение ледоколов обходится дорого. Мы имели задание построить опытное сооружение — провести грандиозный опыт по созданию незамерзающей полыньи. Только наша страна могла позволить себе эксперимент такого масштаба. Опыт, к сожалению, не дал желанных результатов.

— Еще рано судить! — протестовал Алексей. — Все-таки ледоколы смогут… Александр Григорьевич! — обратился за поддержкой к океанологу Алеша.

Дядя Саша сидел, задумавшись, опершись лбом о пальцы руки.

— Не для того делали мол, — спокойно заметил он.

Алеша не ожидал, что даже дядя Саша не поддержит его. Он упрямо закусил губу.

— Опыт не удался, — продолжал Ходов. — Такую возможность учитывали. Однако не следует думать, что это обстоятельство уменьшает ответственность всех нас, строителей, проектировщиков и некоторых, несущих ответственность особую…

Алексей резко повернулся к Ходову, готовый с вызовом встретить его взгляд, но Ходов смотрел не на него, а на Александра Григорьевича Петрова. Алеша только что рассердился на дядю Сашу, но теперь он встревожился. Он вдруг впервые заметил, сколько прибавилось у того седины в бороде.

— Я имею в виду себя, начальника строительства, и вас, Александр Григорьевич, но не как парторга стройки, а как ученого-океанолога, своим заключением повлиявшего на решение строить мол вопреки некоторым другим мнениям.

Александр Григорьевич откинулся на спинку стула и ровным, спокойным голосом сказал:

— Решайся сейчас вопрос о строительстве мола, я снова бы дал точно такое же заключение.

Ходов едва сдержал себя.

— Нам с вами представится случай дать разъяснения по этому поводу, — жестко сказал он. — Получена радиограмма, вызывающая научного консультанта стройки океанолога Петрова в Москву, к товарищу Волкову. Там же спросят ответ и с меня.

— Добро, — удовлетворенно сказал Петров, неторопливо поднимаясь.

Алеша вскочил. Ему хотелось защитить дядю Сашу, взять ответственность на себя, только на себя одного.

— Вылететь надо немедленно, — все так же жестко добавил Ходов. — Наш летчик Росов, обслуживающий стройку, доставит вас. Постарайтесь получить все необходимые инструкции. Росова не задерживайте.

Дядя Саша пожал плечами. Ходов долгим взглядом провожал его широкую спину, пока за ним не закрылась дверь. Выйдя на палубу, Александр Григорьевич увидел настороженно смотрящую в небо Галю.

— Весну чуешь? — спросил он. — Даже птицу перелетную приметила?

В голубом небе, распластав застывшие в полете крылья, шла летающая лодка Росова.

Глава вторая. БЕГУТ ГОДА

Сергей Леонидович Карцев родился в Казалинске, на границе пустыни, близ Аральского моря.

Еще в детстве он узнал цену воде. Он видел слезы матери, когда в безводный год вода не поднималась по каналам и убогий участок за их домом выгорал. Вода означала жизнь. Недаром киргизы говорили: «Земля кончается там, где кончается вода», а туркмены — «Вода дороже алмаза». Сергей Леонидович с детства привык относиться к воде, как к величайшей драгоценности. Он прошел суровую школу борьбы. Вступив в партию сразу же после Великой Октябрьской революции, он воевал в сухих астраханских степях, позднее бил басмачей в песках среднеазиатских пустынь. Жизнь все время сталкивала его с огромными просторами плодороднейшей земли, лишенной воды. Мечта дать земле воду владела им, рядовым красноармейцем.

Нужны были знания, но не сразу нашел к ним путь Сергей Карцев. Лишь после окончания гражданской войны, после ликвидации басмачества попал он, кавалер ордена Красного Знамени, на рабфак.

В студенческие годы Карцев заинтересовался смелыми мыслями русского инженера Демченко, еще в прошлом веке говорившего о возможности «использования воды сибирских рек для изменения климата Арало-Каспийской низменности». В царское время эта мечта инженера казалась бредом.

В других условиях вернулись к этой мысли советские инженеры. Карцев ознакомился с проектом Букенича, предлагавшего в 1920 году повернуть Иртыш, чтобы он прошел через Тургайский перевал. Тысячелетия назад поднялся этот перевал и изменил ток сибирских рек. За новым водоразделом остались сухие древние русла, которыми можно воспользоваться.

Узнал вскоре Карцев и о проекте Монастырева, предложившего в 1924 году повернуть Обь и Енисей, чтобы они впадали в Каспийское море.

Мечта о грандиозных преобразованиях овладела молодым инженером. Он работал на Днепрострое, потом в Ферганской долине на народной стройке канала. Особенной радостью для него было участие в экспедиции, исследовавшей бассейны рек Оби и Енисея.

Он мечтал принять когда-нибудь участие в невиданном проектировании — разработать грандиозный замысел поворота сибирских рек.

Началась Великая Отечественная война. Инженер Карцев тщательно смазал именной маузер, полученный за храбрость, и явился в военкомат. Однако пришлось вернуться домой. Его боевой пост был там, где он работал.

И когда гитлеровские полчища докатились до Волги, топча сапогами приволжские степи, карандаш инженера Карцева чертил на карте, похожей на штабную, линии каналов, которые должны были напоить водой эти степи. Когда бои шли за Днепр и гитлеровцы, поспешно отступая, взрывали плотину первенца социализма — Днепрогэса, Карцев преграждал реку Обь сорокакилометровой плотиной высотой в семьдесят восемь метров. Там должна была возникнуть мощнейшая в мире гидростанция, равная десяти Днепрогэсам. Поднятая плотиной Обь разливалась по карте, затопляя болота и тундры. Карцев обводил контуры будущего Сибирского моря, площадью больше, чем Азовское и Аральское моря, вместе взятые, где должно было появиться рыбы больше, чем в Каспии. Другая плотина намечалась на Енисее. Ей предстояло на сто десять метров поднять уровень Енисея, повернуть великую реку вспять, чтобы воды ее по девятисоткилометровому каналу, четыреста метров шириной по дну и сто метров глубиной, прошли через Тургайский перевал и по древним руслам и поймам, шириной от восьми до восьмидесяти километров, дошли до Аральского моря. Эти воды должны были принести жизнь в пустыни.