Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

— Слышал об этом. Читал в «Советской Чукотке». Вроде бы по этому случаю к нам Собираются высокие гости?

— Американский президент предложил провести очередную консультативную рабочую встречу в Беринговом проливе, — сказал Иван Теин.

— А между прочим, — заметил серьезным тоном Спартак Кумы, — по логике так и должно быть. Ведь между нашими государствами другой географической точки соприкосновения нет. Самое верное место — остров Ратманова на первый раз, на другой — Малый Диомид… А то где только не встречаются: то на Гавайях, то на Бермудах, то в Крыму или на Украине…

Все порты Чукотки еще с конца прошлого века перешли на круглогодичную работу. Акватории поддерживались свободными ото льда с помощью атомных ледоколов и особых устройств, мешающих замерзанию воды.

— Почти две трети грузооборота нашего порта — это грузы для строительства моста, — сказал Спартак Кумы. — Скоро пойдут крупногабаритные детали. Вот приехал на консультацию к здешним специалистам.

Ресторан гостиницы «Етти» славился рыбными блюдами из знаменитого анадырского лосося.

Иван Теин с удовольствием позавтракал, выпил две чашки крепкого чаю и решил пойти навстречу машине по улице.

Героические усилия анадырцев по озеленению города увенчались успехом: кое-где у домов росли группки деревьев — полярная береза, привезенная сюда из тундровых долин, лиственница, из-под снега торчали оголившиеся кусты полярной ивы.

По-прежнему сыпался легкий серый снежок. Он ложился на крыши разноцветных, ярко окрашенных домов, на бетонную мостовую, на крыши проносящихся машин.

Звук низкого сигнала заставил Ивана Теина оглянуться.

— Дорогой товарищ, — в голосе Дулгана слышалась укоризна, — я вас едва не потерял.

— Ну, меня не так легко потерять в Анадыре, — усмехнулся Теин, усаживаясь на широкое сидение служебной машины.

Григорий Окотто встретил Теина у дверей, сердечно пожал руку и провел к креслам возле низкого столика с дымящимися чашками чаю.

— Ну, рассказывайте, как у вас там дела…

Иван Теин ознакомил Григория Окотто с положением дел в Уэленском Совете, рассказал о хозяйстве, об отношениях со строителями Интерконтинентального моста.

Григорий Окотто слушал внимательно. Иван Теин знал эту его особенность: никогда не прерывать собеседника.

Рассказывая, Иван Теин чувствовал, что вызван он сюда, в окружной центр, отнюдь не за тем, чтобы Григорий Окотто непосредственно из его уст услышал об уэленских делах.

Его догадка подтвердилась, когда Григорий Окотто начал:

— Собственно, главный разговор у нас с вами будет о будущем. В Центральном Комитете партии и в правительстве готовится документ о новой хозяйственной стратегии Севера. Вы получите проект перед отъездом. Он переводится на эскимосский и чукотский языки. Прежде чем этот документ будет претворен в закон, все его наметки должны будут быть всенародно обсуждены. Чукотского и эскимосского населения у нас не так много, и каждая семья должна знать об этом. Хорошо, если бы высказалось как можно больше людей. Пусть не стесняются в своих высказываниях, не скрывают, если против. Речь идет о будущем, а решать будет сам народ. Это, так сказать, главное. И другое: вы, наверное, уже слышали о предстоящем приезде глав государств?

Иван Теин молча кивнул.

— Главная ответственность будет лежать на Совете, — строго произнес Григорий Окотто. — На днях в Уэлен прибывает специальная группа подготовки визита. Сергей Иванович Метелица будет готовиться по своей линии, а вы — по своей. Как ваша гостиница?

— В порядке, — ответил Иван Теин. — Там два трехкомнатных номера, вполне достаточных для президентов.

— А что-нибудь такое экзотическое?

— В ярангах их, что ли, поселить?

— В ярангах… — задумчиво проговорил Григорий Окотто. — В этом что-то есть. Хотя кто их разберет. На всякий случай и этот вариант держи. А вдруг им захочется?

Иван Теин полагал, что Григорий Окотто, проработавший несколько лет в Генеральном консульстве СССР в Сан-Франциско, уж должен кое-что знать о привычках таких высокопоставленных особ, но, как оказалось, он в этом деле был так же несведущ, как и его уэленский соплеменник.

Разговор подходил к концу, а Иван Теин так и не знал, как подступиться к своему делу. Он даже почувствовал легкую испарину от напряжения. Но тут сам Григорий Окотто пришел на помощь:

— Обедать приезжайте ко мне! Около часу будьте в гостинице, Семен Дулган заедет за вами.

До обеда оставалось довольно времени, и Иван Теин решил прогуляться по Анадырю. От нового семиэтажного Дворца Советов, поставленного на месте старого административного здания, к мемориалу Первого ревкома Чукотки вела широкая, вымощенная специальным морозоустойчивым бетоном улица имени Этлену. Сам дворец сверкал заиндевелым мрамором из бухты Секлюк и своим темно-серым торжественным цветом перекликался с памятником. Улица неожиданно обрывалась, открывая бесконечную ширь Анадырского лимана, еще более увеличенную акваторией водохранилища. Иван Теин хорошо помнил, как возводили эту плотину. Когда Анадырь-река текла вольно, мыс Обсервации казался высоким, крутым, а теперь он как бы притопился. Зато ширь поднятой воды заняла неизменные берега, уйдя далеко, аж к Канчалану, древнему обиталищу оленных людей.

За памятником Первому ревкому находился мемориал. У каменной стены, на мраморных плитах были высечены имена знаменитых людей Чукотки: Тэвлянто, Отке, Рультытегина, Юрия Анко… Славная, совсем недавняя история Советской Чукотки, начавшаяся вот там, в самом устье Казачки, в девятнадцатом году прошлого столетия, в низком, вытянутом деревянном здании, на стене которого прикреплена мемориальная доска, была ярко представлена на небольшой площади.

Анадырская набережная носила на себе следы увлечения искусственными украшениями: мраморный берег тянулся далеко вверх по лиману, открывая широкое поле, где в летние солнечные дни гуляли жители окружного центра.

Поначалу и в Уэлене намеревались закрыть камнем живой берег лагуны, но потом хватило разума сохранить естественный зеленый дернистый берег. И здесь было бы лучше, если бы остался живой, ничем не нарушенный, первозданный берег Анадырского лимана.

Хорошо хоть научились наконец строить приличное жилье на Севере. А то ведь почти до конца прошлого столетия не было даже научно обоснованных норм жилья для северянина. Видимо, полагали, что раз здешние люди тысячелетия прожили в ярангах, то всякое более или менее благоустроенное жилье они воспримут как благо. Так и было: неизбалованный коммунальными удобствами северянин за короткое время безропотно прошел стадию однокомнатных домишек, затем бетонных коробок с постоянно выходящим из строя отопительным оборудованием, далее серию «Арктика», за ней, к счастью, неосуществленные полуфантастические проекты строительства северных городов под колпаками, чтобы создать северянину «комфортные условия не только в квартире, но и за ее пределами», как писалось в комсомольских газетах тех лет. Ярким примером бездумного отношения к Северу был так называемый Дворец пионеров и школьников на Чукотке, возведенный с большой помпой в начале семидесятых годов прошлого столетия и снесенный уже в начале нынешнего. Он был спроектирован представителем какого-то южного народа, никогда не слышавшего, что такое вечная мерзлота. Долгие годы при Дворце пионеров сиял голубым кафелем пустой и удручающе сухой бассейн, к которому никак невозможно было подвести тундровую воду. По нижнему этажу, рассчитанному на южное солнце, невозможно было пройти без теплой шубы даже летом, ибо холод вечной мерзлоты проникал сюда сквозь незащищенный пол… Такого рода промахи в те годы были нередки. И, к счастью, после создания соответствующих институтов, действительно ответственных за свои рекомендации, эти упущения постепенно прекратились.