Карин Бойе - АНТОЛОГИЯ СКАНДИНАВСКОЙ ФАНТАСТИКИ

Он усмехнулся.

— Кража, грабеж — это все такие занятия, которые вряд ли пользуются в наши дни большой популярностью.

— Признаете ли вы…

Хозяин не дал ему докончить.

— Вы постигли весь смысл того, о чем я вам рассказал? Это было убийство, духовное убийство, куда более страшное и подлое, чем убийство физическое, убийство бесчисленных идей, убийство способности мыслить, убийство свободы слова. Преднамеренное убийство по первому разряду убийство целой области нашей культуры. А причина убийства — самая гнусная из всех мыслимых причин: гарантировать народу душевный покой, чтобы приучить его покорно глотать все, чем его пичкают. Вы понимаете — беспрепятственно сеять равнодушие, вводить в организм отраву, предварительно убедившись, что в стране не осталось ни врачей, ни противоядия.

Он проговорил это взволнованно, торопливо и потом, не переводя дыхания, продолжал:

— Конечно, вы можете возразить, что в общем и целом нам жилось недурно, если не считать тех девятерых, которые помещались, умерли или покончили с собой. И что концерну недешево обошлось удовольствие регулярно вкладывать деньги в журнал, так никогда и не увидевший света. Но деньги для них — тьфу! Когда финансовые декларации составляют у них такие ловкачи и когда в налоговом управлении служат эти же… — Он не покончил и вдруг сказал с неожиданным спокойствием: — Простите, я прибегаю к недостойной аргументации. Ну, разумеется, я все признаю. Вы ведь знали с самого начала, что так оно и будет. Но во-первых, я решил предварительно отвести душу, а во-вторых, я проделал эксперимент местного значения. Я хотел посмотреть, сколько времени можно протянуть не сознаваясь.

Он снова засмеялся и сквозь смех заметил мимоходом:

— Нет у меня таланта на вранье.

— Объясните, почему вы это сделали.

— Когда мне удалось живым уйти оттуда, я решил по меньшей мере привлечь к этому делу хоть какое-нибудь внимание. Но почти сразу я понял, что нечего и надеяться написать и опубликовать где-нибудь хоть строчку. И тогда я подумал, что в народе могла сохраниться способность реагировать по крайней мере на проявления жестокости и сенсационные происшествия. Тут я и послал письмо. Разумеется, я поступил неправильно. Как раз в тот день мне разрешили наконец посетить одного из моих прежних коллег, который сидит в сумасшедшем доме, что напротив концерна. И вот я стоял и смотрел, как полиция перекрывает улицу, как съезжаются пожарные машины, как персонал покидает здание. Но о событии не было сказано ни звука, не было напечатано ни слова, не говоря уже о каких-нибудь комментариях.

— Вы не откажетесь повторить свое признание в присутствии свидетелей?

— Конечно, не откажусь, — рассеянно откликнулся хозяин. — Кстати, если вам нужны вещественные доказательства, нет ничего проще. Они все здесь.

Иенсен кивнул. Хозяин встал и подошел к одной из полок.

— Сейчас я достану первое вещественное доказательство. Итак, перед вами номер несуществующего журнала. Последний из выпущенных при мне.

Журнал был превосходно оформлен. Иенсен полистал его.

— Хотя все это сломило нас, мы не настолько лишились зубов, чтобы они рискнули выпустить нас на свободу. Мы поднимали любые вопросы. Табу для нас не существовало.

Содержание журнала потрясло Иенсена, хотя лицо его по-прежнему ничего не выражало. Он принялся изучать разворот, посвященный выяснению физиологической стороны вопроса: почему падает рождаемость и растет импотентность? По обе стороны текста были помещены две большие фотографии голых женщин. Женщины явно олицетворяли два различных женских типа. Одна напоминала картинки из заклеенного конверта, который попался Иенсену в столе главного редактора. У нее была стройная, но не худая фигура и узкие бедра. А на втором снимке Иенсен узнал номер четыре, женщину, в квартире которой ровно сутки тому назад он стоял, прислонясь к дверному косяку, и даже выпил стакан воды. Она держалась прямо и просто, чуть расставив ноги и свесив руки. У нее были большие черные соски, широкие бедра и округлый живот.

— Это совсем недавний снимок, — пояснил хозяин. — Нам нужен был именно такой, но, пока мы его добыли, пришлось попотеть. Вероятно, сейчас этот тип встречается еще реже, чем прежде.

Иенсен продолжал перелистывать журнал, потом сложил его и взглянул на часы. 21.06.

— Соберите все, что нужно, и следуйте за мной.

Человек в очках кивнул.

В машине они продолжили разговор.

— Должен сделать еще одно признание.

— Слушаю.

— Завтра в то же самое время они получат точно такое же письмо. Я как раз ходил опускать его перед вашим приходом.

— Зачем?

— Так просто я не сдамся. Боюсь только, что на этот раз они вообще не станут заниматься моим письмом.

— Что вы знаете о взрывном деле?

— Меньше, чем первый директор издательства о Гегеле.

— Другими словами?

— Другими словами — ничего. Я не был даже на военной службе. Я уже тогда был пацифистом. Если бы в мои руки попал целый склад боеприпасов, я все равно не смог бы создать из него что-нибудь взрывчатое. Вы мне верите?

— Верю.

На полдороге к шестнадцатому участку Иенсен спросил:

— А у вас случайно не мелькала мысль и в самом деле взорвать здание?

Задержанный ответил лишь тогда, когда машина уже въехала во двор участка.

— Да, мелькала. Если бы я был в состоянии изготовить бомбу и знал наверняка, что ни один человек не пострадает, я возможно, взорвал бы Дом. А теперь бомба носит чисто символический характер.

Когда машина остановилась, он еще добавил, как бы для собственного сведения:

— Так или иначе, но я все выложил. И кому? Полицейскому!

Потом он повернулся к своему спутнику и спросил:

— Процесс, конечно, будет идти при закрытых дверях?

— Не знаю, — ответил Иенсен.

Он нажал кнопку на приборном щитке — выключил магнитофон, вылез из машины, обошел ее кругом и распахнул другую дверцу. Потом он отвел задержанного на регистрацию, а сам поднялся к себе в кабинет и позвонил начальнику патруля.

— Адрес записали?

— Да.

— Возьмите с собой еще двоих и выезжайте на место преступления. Соберите все вещественные доказательства, какие только сможете найти. И поторапливайтесь.

— Понял.

— Еще одно.

— Слушаю.

— Пошлите следователя в одиночку. Пусть снимет показания.

— Понял.

Иенсен поглядел на часы. Часы показывали тридцать пять минут десятого. До полуночи оставалось два часа двадцать пять минут.

26