Сизя Зике - Золото

Строительство столовой не прекращается, и это вызывает во мне чувство гордости, потому что это самое большое здание на полуострове, нечто вроде монумента, соответствующего моей собственной мании величия: его остроконечная крыша вздымается на высоту семи метров. Ларс, наверняка опасающийся за ход воспитания своего сына, становящегося не без влияния моих людей самым настоящим бандюгой, нас покинул, и теперь весь дом в моем исключительном распоряжении. Тогда я приказал изготовить для себя кровать шириной в три с половиной метра, но чувствую в нем как-то одиноко. Сексуальное воздержание было хорошим делом в период борьбы, в первые месяцы, но теперь, когда я намереваюсь в этих горах устроиться надолго, мне уже не хочется вести жизнь аскета. А кроме того, в связи с постоянной неопределенностью, самым настоящим Дамокловым мечом, даже не знаю, сколько же продлится это приключение, а хотелось бы использовать его по максимуму, не отказывая себе ни в малейшем удовольствии: у меня появляется желание потихонечку начать организовывать в этих горах гарем.

* * *

Пунтаренас с женой родились на Оса и знают многих здешних жителей. Посылаю их в качестве гонцов с известием, что Дон Хуан Карлос желает жениться, и что он готов рассмотреть всяческие предложения, при условии, что предложения эти будут красивыми девушками не старше пятнадцати лет.

Пару раз я видал, как мимо лагеря проходила неплохо сложенная девица чрезвычайной, если судить по меркам полуострова, красоты. Это весьма и весьма миленькая метисочка. Пунтаренас, который ее знал, пошел к ее деду, с которым девушка живет, чтобы объявить ему добрую весть:

- Дон Хуан Карлос интересуется вашей внучкой.

Через несколько дней старикан сам приводит внучку ко мне в лагерь. Прежде, чем он ее оставит, я желаю оправдаться хотя бы морально, оговорив все условия нашего соглашения. Старика вообще-то интересует возможность такой вот связи: в округе я пользуюсь уважением, и люди знают, что у меня очень богатый прииск: сделаться тестем столь значительной и важной как я особы - это повысит его общественное значение.

- Обещать я ничего не могу, - говорю я деду. - Поначалу я должен ее испробовать, достойна ли она будет стать одной из моих жен. Если понравится, она останется у меня.

- О. senor наверняка будет доволен. Она очень хорошо воспитана, и у нее никогда еще не было мужчины.

Будем надеяться. Впрочем, это условие sine qua non (обязательное), потому что на Оса инцест дело нормальное, а мне не хотелось бы стать поскребышем после этого болтливого старикана.

Он берет с меня обещание, что если, случаем, девушка мне не понравится, я не выброшу ее на улицу будто первую попавшуюся проститутку, но приведу ее обратно к нему в дом. Если не принимать во внимание униженность старика, в этой торговле ничего противоестественного и нет: к девушке вовсе не относятся как к приведенной на забой корове, она знает о торговле и пришла сюда по собственной воле. Во мне нет ничего от Дон-Жуана, но ее обычная будущность - это сделаться пашущей целый день толстенной тикой, замужем за тупым мужиком, который каждый год делает ей по ребенку: мое предложение становится для нее единственной возможностью избежать подобной участи. В тот же самый вечер старик уходит домой после целого дня болтовни.

С Ксионарой мне не хочется пускать дело галопом. Мне вовсе не нужна проститутка, девица, ожидающая меня в постели и раскладывающая ноги, потому что так ее вынудили. Моя бритая голова не пробуждает спонтанной любви, и мне хочется, чтобы девушка поначалу просто ко мне привыкла. Она прекрасно понимает, во что влезла, но одновременно и слегка всего этого побаивается, потому что до сих пор сохранила невинность. Первую ночь она проводит в доме Пунтаренаса и его senory, именованой на этот случай дуэньей, а на следующий день все вместе мы отправляемся в Гольфито за покупками: я дарю Ксионаре немного бижутерии и парочку мелочей, которые интересны девушкам такого возраста. Даже в гостинице она спит в отдельном номере, и только лишь через пару дней после возвращения, по ее просьбе, мы делим постель. Я выписал из Пуэрто Хименес медсестру, которая объясняет девочке принципы предупреждения беременности и приема таблеток: я не собираюсь вешать себе на шею беременную девицу, тем более, увеличивать население полуострова.

Ксионара дает мне возможность отдохнуть: днем я поверяю ее заботам дуэньи, которая учит ее уходу за моими вещами, прислуживать мне и угадывать мои пожелания; вечером же девушка приходит ко мне. Я приказал купить на панамской границе французские духи и тонкое белье, ночные сорочки и другие вещи из зоны свободной торговли Панамского Канала: я забочусь о ней так: как она того и заслуживает - маленькая жемчужина с этих гор. Потихонечку она привыкает к ситуации и превращается в женщину. Она очень заботится о состоянии моего дома, и теперь у меня появились розовые простынки, сшитые специально по мерке кровати. Это еще не любовь, но уже приятно, потому что девушка заботится обо мне столь же заботливо, как и я о ней. В жестокой реальности джунглей это приятное явление.

Жизнь нашего лагеря продолжает идти своим чередом, и в один прекрасный день Герман объявляет о прибытии оборудования: уж лучше поздно, чем никогда. Наконец-то что-то будет происходить, вновь охватит меня горячка действия. Рабочие тоже очень этим довольны, потому что бездеятельность им тоже действует на нервы, а они уже привыкли к тому, чтобы жизнь кипела.

Когда сроки устанавливаются, оставляю лагерь на Пунтаренаса, Ксионару на дуэнью, а сам с пятнадцатью мужичками еду забирать оборудование. Останавливаемся в "Лос Модос", баре-пульперии на полдороги между Ринкон и панамериканским шоссе и ждем. Ждем четыре дня, четыре длиннючих дня, в течение которых мои люди из-за недостатка других занятий смотрят, чего бы такого отчебучить, бегают за девицами и устраивают потасовки.

Мы заняли бар к огромному ужасу хозяина, который все время сушит голову, как оно все кончится: его тринадцатилетняя дочка все время делает мне тайные знаки. В какой-то из этих дней проезжающий мимо джип останавливается и оттуда высаживаются четверо грингос. Два парня и две девушки. Все они в шортах и теннисных туфлях, типичнейшие туристы, ищущие необычных впечатлений и несколько перепуганные собственной смелостью. Когда же они заходят, от того, что видят, у них спирает дыханье в груди. Я сижу посреди зала - с обритой башкой и черной повязкой на лбу. Под мышкой у меня сорокчетверка и револьвер 38 калибра на поясе. Стоящий у меня за спиной Моргон делает для меня самокрутку, а Чиче чистит сапоги. По всему залу, на стульях или же на мешках с рисом, сидят мои люди, тоже с обритыми головами, у большинства в руках пистолеты или ружья. Туристы некоторое время мнутся, после чего направляются к бару с делаными улыбочками на губах. Девицы чувствуют взгляды моих ребят, нацеленные на их голые ножки. Они быстренько выпивают свою кока-колу и тут же выходят. Их уход сопровождается парочкой комментариев по-испански относительно попочек у американок. И они буквально удирают на своем джипе. Не было сказано буквально ни слова, но я уверен, что они пережили самые трудные моменты в собственной жизни.