Р. Эйнбоу - Экипаж Большого Друга

— Вот и молодец, Саша… Ты молодец.

Боже, как хорошо лежать и не думать ни о чём. Всё кончилось. Мы сделали, что могли, и пусть другие попробуют сделать больше. Через полчаса примерно Анюта спросила:

— Мы отсюда вообще собираемся уматывать или насовсем поселимся? Я есть хочу.

— Всё, уматываем, — еле выговорил я, поборов желание уснуть прямо на песке. — Вот мне бы ещё как-нибудь в кабину залезть. Там Чарли нас заждался.

Мы почти ползком забрались в модуль, съели сразу по два пайка, но лишь после того, как я задал курс Стасу. Курс простой — строго вверх. На двадцатой минуте подъёма из ниоткуда появилось небо, чёрное, звёздное. И сразу же оглушил вопль:

— Наконец-то! Я уж думал, что проведу свой день рожденья один, без компании.

За черным кованым ограждением мимо кафе спешат люди. Город проснулся, начал жить, шум машин на проезжей части и шагов по тротуару доносится будто издалека, приглушенно. Солнце греет вовсю, но в тени вековых лип, окруживших кафешку с трех сторон, пока сохраняется прохлада. Большая оранжево-фиолетовая бабочка села на край моего стакана и принялась обследовать незнакомое место, четко двигая крыльями, словно исполняя танец под неслышную мелодию.

Рассказы закончились, начались вопросы. Иван облокотился на стол и спросил меня, пристально глядя в глаза:

— Так вы с Анной теперь у нас как бы… — он с трудом подобрал слово, — властители получаетесь?

Я от души рассмеялся.

— Не боись, большую часть знания мы с Анной утратили, как только покинули анклав, человек не может удержать в голове столько. Мы явились волей, побуждением к действию. А второй раз я туда не пойду… Это очень страшно — быть всесильным и бессильным одновременно, — я изворачивался и думал о том, что говорить правду все ж приятнее и легче.

— А зачем тогда нужно было учиться? — недоуменно протянул Мирон, теребя бороденку.

Странно знакомый голос раздался неподалёку:

— ПМ анклав каждый раз возникает заново. Но вообще-то история довольно длинная.

На тротуаре рядом с ограждением стоял Андрей и улыбался. Все те же джинсы, рубашка, кроссовки. И тот же открытый взгляд сильного и уверенного в себе человека.

Анюта настороженно спросила:

— Это кто?

Вместо ответа я призывно махнул рукой и сказал громко:

— Привет, Андрей, присоединяйся.

Он ловко перепрыгнул ограду, уселся на предложенный стул.

— Я ненадолго. Посмотреть на вас зашёл. Как вам тут нравится?

— Я ещё не понял, — меня интересовало другое. — Скажи, почему в анклав не прошли кристы.

Он ответил, как я и ожидал:

— Цель. Всё дело в цели.

Корнилов, до того всё больше молчавший, спросил:

— Я так понимаю, что здесь никогда не было никакого Проекта? Здесь всё по-другому. Откуда тогда все мы?

Андрей усмехнулся:

— Всё благодаря вот этому вундеркинду, — он хлопнул меня по плечу. — Ему пришла в голову идея внедрения ваших старых матриц в здешних двойников. С него и спрос. Но порча уничтожена, как принцип она больше не существует… Со вчерашнего дня, если не ошибаюсь, — он глянул на меня.

Я кивнул:

— А ещё Соломон сейчас очнулся в своей пещере. Глядишь, через недельку объявится. А на Шааяссе вновь начнутся проблемы.

Иван осторожно поставил рюмку, спросил:

— И многих ты… реинкарнировал?

Я посмотрел ему в глаза, в них плавились боль и надежда.

— Все здесь, кроме Сола. Остальных не смог, — честно ответил я, но взгляд отвел.

Он схватил рюмку, подержал, поставил обратно. Не в силах справиться с собой, полковник встал, отошёл к ограде, закурил, глядя вдоль улицы.

Мирон вспылил почти серьезно:

— И что ты мне подсунул!? Это ж не страна стала, а позор! Какая-то дурацкая война в Афгане, перестройка, мать её, — тут Герке споткнулся, потер лоб, спросил: — Вань, а помнишь после ранения на флагмане шааян ты что-то сказал про Афган? Это как понимать?

Иван подумал и только пожал плечами, не обернувшись даже. Мирон продолжил обличать мой непатриотизм, совершенно забыв об иронии, на полном серьезе:

— Да и нет уже половины страны, развалилась. Как же так?! Как ты мог такое сотворить! И вообще, у меня могло случиться раздвоение личности. Я и сейчас толком не могу понять — то ли я рокер злой, то ли… я.

— Не бушуй, Мирон. Тебе и карты в руки, — полушутливо ответил я. — Сделай все по-своему, бери власть, твори историю. С твоими-то возможностями… Все возможно…

— Вот ещё, скажешь тоже… А Чарли где?

— На орбите, — я вытащил из куртки коммуникатор. — На, общайся.

Он порывисто схватил приборчик, натянул гарнитуру, воскликнул:

— Привет, бродяга!..

Человек пропал для общества.

Алёна, державшая меня под руку, повернула ко мне лицо, спросила почти шёпотом:

— А Дима?

Я ждал этого вопроса раньше, ответил громко, так, что услышали все:

— Дмитрий Колесниченко погиб при задержании особо опасного преступника. Восемь лет назад.

Повисшее, было, молчание нарушил Андрей:

— Ну, всё. Мне пора.

Он поднялся.

Я тоже встал, попросил:

— Постой, ещё один вопрос, — после его кивка спросил: — Вы теперь победили?

— Пока что, нет. Перед гибелью наш оператор ПМ запустил программу, блуждающий вирус. Программа инициировала возникновение Проекта. Вы сумели переломить ход истории. Это ещё не победа, но хороший ход.

Угу. Все мозги разбил на части. Я хотел спросить «а дальше что?». Но меня перебил Мирон:

— И что это за вирус?

Андрей задумался, опустил голову. Постояв так с минуту, он посмотрел на Корнилова и сказал:

— По первой профессии Сергей Сергеевич у нас нейрофизиолог. Ты, Саша, должен бы знать биографию кумира.

Наш с Анютой обмен мыслями можно было б свести к недоуменному взгляду. И одной реплике — «вот же, блин!». В этом мире «по умолчанию» никогда не был открыт метод стимулирования способностей, и нам этого хватило для выбора новой исторической последовательности. А о причинах мы не думали. Да и зачем? Из любопытства?

Корнилов еще больше ссутулился, нервно потер крышку стола, словно стирая невидимое пятно. Он взглянул на меня исподлобья и почти прошептал:

— Меня попросили помочь в создании виртуальной вселенной для решения проблемы порчи в нашем мире… Я не нашел аргументов для того, чтобы…

Откровения прервались неожиданным образом. Я почувствовал толчок, шедший изнутри, словно в груди колыхнулось что-то большое и тяжелое. А через секунду меня окликнули.

— Эй, капитан! Поговорить бы…

Он стоял на проезжей части, и машины осторожно объезжали странного босого мужика в потрепанных джинсах и ослепительно белой рубашке, расстегнутой до середины груди. Высокий, плечистый, дочерна загорелый, с длинной черной шевелюрой, он стоял и смотрел на меня, задумчиво теребя могучий шнобель.