Чарльз Шеффилд - Темнее дня

— Только не для меня. Атропос трижды была чемпионкой среди юниоров. И вы также Милли Ву?

— Да. Откуда вы знаете?

— Потому что я не слеп и не глух. Ваши портреты несколько недель в выпусках всех ганимедских инфостудий красовались. Вы аномалию Ву-Бестона обнаружили. Именно по этой причине все сегодня здесь и собрались.

Милли взглянула влево-вправо по коридору.

— Больно уж эти все невидимые.

— А вы чего ожидали?

— Ну-у...

Чего она ожидала? Милли могла сказать, что она надеялась обнаружить — в точности то, о чем она дяде Эдгару написала.

— Я полагала, что в этом помещении будет находиться пылающая энтузиазмом группа людей, что объединили силы своих блестящих умов для извлечения смысла из загадочного сигнала, посланного внеземным разумом за многие световые годы другим разумным существам.

Вышло куда более помпезно, чем она рассчитывала, но Торквемада оставил это без внимания. Он лишь пожал плечами.

— Тогда вы наверняка сильно обрадованы. Вы нашли именно то, что ожидали. — А затем, когда Милли недоуменно на него уставилась, он продолжил: — Ну-ну, Милли Ву. Это вам Сеть Головоломок, а не съезд политической партии. Сколько лет вы были фанаткой Сети?

— Девять.

— И со сколькими другими членами Сети вы встречались?

— Ни с одним. — У Милли возникли внезапные воспоминания о давнишнем дне рождения и застенчивом тринадцатилетнем мальчике. — Или, быть может, с одним. У меня были подозрения, и у него, по-моему, тоже. Но мы никогда друг друга не спрашивали.

— Весьма характерно. Я в этом месте белая ворона. Большинство членов Сети Головоломок не пчелки и не овечки. Они не роятся и стадами не пасутся. Просто маленькое чудо, что они собрались в пределах километра друг от друга, пусть даже за закрытыми дверями и пусть даже происходит это только потому, что здесь центральный пункт приема данных и проведения анализа. Все так боятся что-то пропустить, что решительно со всем смирились — даже с близостью друг друга. Но не с личным присутствием, если не считать рабочих совещаний. Я тридцать лет был членом Сети. Но, пока сюда не пришел, виделся только еще с одним таким же.

— С кем?

— Милли очень заинтересовало, кто еще мог быть так дружелюбен.

— С Мегахиропсом, иначе Великой Совой. Но я подозреваю, что из всей этой массы он самый антисоциальный. — Торквемада махнул рукой. — Сова здесь, в самом конце коридора. Попробуйте его навестить — и вы сильно об этом пожалеете. Но если вы подождете, то, быть может, увидите его ближе к вечеру на рабочем совещании в конференц-зале, опять же в самом конце коридора. А быть может, и не увидите.

— Не понимаю. Какой был смысл собираться здесь, если никто ни с кем разговаривать не хочет?

— Вы увидите, как они это делают, как только в свою комнату попадете. Но если у вас возникнут вопросы, и если я по-прежнему буду здесь, смело заходите и спрашивайте.

Торквемада снова улыбнулся, и Милли еще раз ощутила всю силу его обаяния. Она направилась было к своей комнате, но затем поняла, что он так естественно закончил их встречу, что она забыла задать один важный вопрос. Пока они разговаривали, Милли все больше убеждалась, что должна знать, кто он такой. Она уже где-то его видела.

Тогда Милли сделала два шага назад и снова заглянула в открытую дверь его комнаты.

— А можно, я вам прямо сейчас один из таких вопросов задам?

— Очень даже можно.

— Как вас зовут? Я имею в виду ваше настоящее имя, а не псевдоним в Сети Головоломок.

— Этот вопрос кажется вполне справедливым, поскольку я ваше имя знаю. Меня зовут Сайрус Мобилиус.

— Благодарю вас. — Милли тут же пошла дальше по коридору, что показалось ей гораздо лучшим решением, чем стоять с разинутым ртом. Ничего удивительного, что его лицо показалось ей знакомым. Ведь она разговаривала со знаменитым Солнечным Королем, изобретателем термоядерных установок типа «мобиль» и одним из самых богатых и влиятельных людей в Солнечной системе. Но здесь он был просто Торквемада. Для иерархии Сети Головоломок деньги, происхождение и влияние ничего не значили. Здесь ценились изобретательность, воображение — и больше, пожалуй, ничего. От этой мысли Милли прониклась новым уважением к незримым лицам за закрытыми дверями в коридоре.

Войдя в комнату 12, она уселась в единственное кресло. Тут Милли заметила, что столик слева совершенно пуст. Вкусы у всех были разные, а потому, надо полагать, каждая персона сама приносила сюда предпочтительные для нее еду и питье. Будет о чем подумать, прежде чем Милли придет сюда завтра, но сегодня она вполне сможет перебиться. Много чему следовало научиться, много чего предстояло проделать. Она не могла позволять себе тратить время на спешные поиски пищи.

Оборудование казалось знакомым, и для начала Милли включила пульт и дюжину дисплеев. На каждом из них тут же появилось простое и ясное сообщение: НАПОМИНАНИЕ О РАБОЧЕМ ПРАВИЛЕ: НИЧТО ИЗ ТОГО, ЧТО МЫ ПОЛУЧАЕМ СО СТАНЦИИ «ЦЕРБЕР», НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОСЛАНО КУДА-ТО ЕЩЕ. ЭТО МОЖЕТ ИМЕТЬ ВНУТРЕННЕЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ, НО ДОЛЖНО РАСЦЕНИВАТЬСЯ КАК СЕКРЕТНАЯ ИНФОРМАЦИЯ.

Джек Бестон ее насчет чего-то подобного предупреждал. При этом он утверждал, что выводы, извлеченные из данных, представляют собой совсем другое дело и могут быть переданы. Милли на этот счет сомневалась. Не входя в согласие с Джеком, она для себя решила, что будет рассматривать каждый отдельный случай по мере его поступления.

Когда дисплеи начали заполняться информацией, Милли поняла, что Сайрус Мобилиус — вернее, Торквемада, как следовало о нем думать в этой среде — был прав. Среди членов группы шел свободный обмен мыслями, выводами, гипотезами и результатами как положительными, так и отрицательными. Порой можно было распознать автора сообщения, порой нет. Вопросы заслуг и личного самолюбия здесь, судя по всему, не стояли.

Вскоре Милли уяснила для себя кое-что еще. Члены группы уже занимались, когда она только еще находилась в транзите от юпитерианской точки Л-4 до Ганимеда, и уже успели проделать невероятный объем работы. Целые дни могли уйти на одно только знакомство с их достижениями.

Милли очистила свой разум от всех посторонних мыслей, уселась поудобнее и сосредоточилась на дисплеях. Поначалу она не стала заботиться об отдельных подробностях. По пути к Ганимеду Милли без конца преследовали всякие неотвязные мысли, и в конце концов она решила, что сигнал, весь двадцать один миллиард его цифр, слишком велик для восприятия его любым человеческим разумом, если не считать общего характера. Ей требовалось выработать ощущение общей структуры, прежде чем набрасываться на детали.