Юрий Брайдер - Хозяева Острога

Темняк успел, что называется, к шапочному разбору. Сразу двое Хозяев (по-видимому, самец и самка), объединив усилия, трепали третьего (скорее всего, Стервозу). Они то выкручивали её, как мокрую половую тряпку, то буквально размазывали по земле. Бедняга уже почти не сопротивлялась.

Темняк попытался было вмешаться, но получил от стража, находившегося тут же, удар локтем в зубы. Железным локтем, заметьте!

— Ты что? — возмутился Темняк. — Руки не распускай, горшок дырявый! А то укорочу!

— Не лезь куда не следует! — огрызнулся страж. — Когда Хозяева дерутся, людям встревать не положено.

— Так ведь двое на одного! — возразил Темняк. — Несправедливо!

— Кто ты такой, чтобы судить о справедливости? Будешь перечить, пойдешь им на кормежку, — страж левой рукой указал на парящих в небе гарпий, а правую повернул так, что стал виден веер стилетов, торчащих из металлического кулака.

— Довод, безусловно, убедительный, — сказал Темняк. — Но в самое ближайшее время я постараюсь его опровергнуть.

— Ты языком не болтай, а лучше волоки свою Хозяйку домой, — посоветовал страж, грубый, вероятнее всего, не по натуре, а в силу своих обязанностей. — Уже темнеет, а ночью здесь делать нечего.

И действительно, в хлопотах разного рода Темняк даже не заметил, что размер светящегося облака уменьшился почти на четверть, а все посетители, за исключением стражей, поспешно покидают сад.

Пора было уходить. Причем уходить, как говорится, несолоно хлебавши. Хотя в обшем-то это печальное резюме относилось только к Стервозе. Для Темняка поход на крышу оказался весьма и весьма плодотворным.

Обратная дорога оказалась сущим мучением. Первую треть пути — до лифта-гейзера — ему вообще пришлось тащить Стервозу на спине (а весу в ней было как в годовалом подсвинке). Дальше вынужденные остановки происходили через каждые десять-двадцать шагов. Охарактеризовать всё это можно было только одним с чувством сказанным словом: “Погуляли-и-и!”

Дома их дожидалась Зурка, у которой, по её собственному выражению, сердце было не на месте.

— Опять избили! — всплеснула она руками.

— А что, такое уже случалось? — полюбопытствовал Темняк.

— Столько раз!

Пока она охала да ахала, одна из кормушек, следуя воле немного оклемавшейся Стервозы, наполнилась резко пахнувшей жижей. По словам Зурки, это была вовсе не пища, а что-то вроде заживляющей мази. Общими усилиями они запихнули измочаленную Хозяйку в кормушку, где та почти целиком скрылась в жиже.

— Не везет, бедняге, — вздохнула сердобольная Зурка. — При мне пятый раз на крышу ходит, и все без толку. Да и не удивительно! Сотня баб на одного мужика. Тут никакой любви не допросишься.

— У нас всё наоборот, — заметил Темняк. — Сотня мужиков на одну бабу. Тоже, наверное, любви просят… Или уже допросились?

За эти шутейные слова он получил совсем не шутейную оплеуху (что интересно, инстинкт бойца, не раз выручавший Темняка, в подобных ситуациях себя ничем не проявлял и все женские пощечины попадали точно в цель).

— Ты дурак, — сказала Зурка. — Хотя и много о себе мнишь. Если я буду уступать всем подряд, то перестану уважать себя. Хватит и одного такого подлеца, как Цвира. Я ищу совсем не то, что ты думаешь. Мне нужен… — она задумалась, подбирая нужное слово.

— Принц, — охотно подсказал Темняк.

— А кто это?

— Ну как тебе сказать… — теперь пришлось задуматься уже Темняку. — Прекрасный юноша, причем не такой, как все. Добрый, деликатный, щедрый, заботливый, нежный. Ну и, конечно, не бедный.

— Разве такие бывают? — спросила Зурка тоном маленькой девочки, зачарованной только что услышанной сказкой.

— Бывают, — кивнул Темняк. — Но, правда, не в Остроге.

— Ты сам их видел?

— Принцев не видел, врать не буду, а вот с принцессами доводилось встречаться.

— Я в принцессы не гожусь? — Вопрос, разумеется, был наивный, но в устах Зурки он звучал очень и очень трогательно.

— Увы, принцессой нужно родиться, — Темняк постарался выразиться как можно мягче. — Но это касается только наследственных принцесс, причастных к власти. А для какого-то одного человека ты можешь стать принцессой в любое время. Поверь, так даже лучше.

— Подожди, — Зурка, до этого сидевшая так близко к Темняку, что их колени соприкасались, вскочила. — Она меня зовет.

Девушка, сбегав к кормушке, помогла Стервозе перевернуться на другой бок и тут же вернулась обратно.

— Как ты её понимаешь? — поинтересовался Темняк.

— Так и понимаю, — Зурка пожала плечами. — Ты ведь понимаешь, что кожа у меня гладкая, а глаза голубые.

— Это совсем другое дело. На то человеку даны чувства. Ровным счетом пять.

— Значит, у меня есть шестое. Ведь Хозяева берут к себе не всех подряд, а только тех, кто прошел строгий отбор. Им нужны понятливые слуги.

— Меня и непонятливым взяли.

— К тебе у Стервозы особое отношение… — Опять у Зурки не хватило точного слова.

— Только не говори, что она меня любит, — усмехнулся Темняк.

— Да нет… Во-первых, она всегда помнит, что обязана тебе жизнью. Во-вторых, она… как бы это лучше сказать…

— Уважает меня!

— Не мешай! Короче, она понимает, что ты не простой человек. Очень даже не простой… Она даже связывает с тобой какие-то свои надежды.

— Любопытно знать, какие?

— Подожди, я спрошу, — Зурка подошла к кормушке и стала поглаживать Стервозу, бултыхавшуюся там, словно тюлень в бочке.

Продолжалось это довольно долго, причем на все шуточки Темняка Зурка отвечала только резким взмахом руки, — отстань, мол. Затем, не прекращая своего довольно рискованного занятия — такая вольность не каждой Хозяйке могла понравиться — она обернулась к Темняку.

— Ну?

— Что ну? — переспросил он.

— Какой ты непонятливый! Если я сейчас обнажусь, тебе будет приятно?

— Еще бы!

— Вот и тебе сейчас придётся обнажиться. Только это касается не тела, а души. Помнишь, как ты однажды вызывал в своём сознании самые важные моменты прошлого? Попробуй снова.

Темняк ещё чесал голову, размышляя над тем, как бы поскорее отвязаться от этих баб да заняться, наконец, неотложными делами, которых накопилась тьма-тьмущая, а рядом с кормушкой уже начало медленно разгораться тусклое сияние, словно бы включался экран тяжелого на подъем лампового телевизора.

Он думал, что Стервоза ищет зримые образы, как-то связанные с грустными событиями минувшего дня, но в световом окне материализовался портрет загадочного Феникса, на смену которому явился не менее загадочный Незримый.

Изображения чередовались. Феникс — Незримый. Феникс — Незримый. Оба они вместе. Потом опять: Феникс — Незримый.