Максим Дегтярев - Моролинги

Брубер молча смотрел на свет остекленевшим взглядом. Для кого Шеф все это рассказывал - для него или для себя?

– Я бы мог устроить здесь обыск, - предупредил Шеф.

Брубер встал и пошатываясь подошел к полке над телевизионным экраном. Из наваленных как попало кассет с кристаллозаписями выбрал одну - без маркировки. Вставил в компьютер. На телевизионном экране появился стадион "Фаон-Арена". Шел футбольный матч между "Вапролоками Фаона" и "Гоморкусами". Кубок Сектора. Любительская съемка.

Кажется, Брубер издевался. Но Шеф молчал.

Мелькнуло табло - и я вспомнил этот матч. Год назад наши вели в первом тайме два - ноль, он потом продули два - четыре.

Листы бумаги загородили игроков. Две худые руки с рыжими волосками перебирали листы прямо перед камерой. Если увеличить изображение, то можно разобрать буквы. Не монтаж. Камера немного отъехала, чтобы схватывать и игроков и текст на листах. Зритель, сидевший рядом ниже, спросил, не мешает ли Бенедикту его свист и предложил поп-корна.

– Хорошая фокусировка, - сказал Шеф. - Достаточно.

Брубер выключил изображение.

– Кто автор?

– Лиувилль.

– Дьявольщина! Конечно же… архив покойного академика! Бенедикт рылся в его архиве и нашел неопубликованный роман.

Я заметил:

– А руки-то - Бенедикта.

– И господин Брубер об этом догадался… М-да, факт плагиата налицо. А воровать у мертвого автора - это уже попахивает мародерством. Для вас, Брубер, наступил конец, о чем вам весьма ясно намекнул Корно. Правда, Корно не принял во внимание, что Роберт Грин умер раньше Шекспира. Корно подшутил над вами, но последним смеялись вы…

– Прекратите! - выкрикнул Брубер. - Что вы обо мне знаете? Я задумал роман о моролингах полтора год назад. Работа шла трудно, потому что одновременно я завершал два сценария. Десять месяцев я копил материалы о моролингах. Прочитал десятки статей, а потом… потом пришел тот текст… Так или иначе, но в нем автор использовал в точности те материалы, которые собирался использовать я. Тогда я решил, что это совпадение - ведь к научным статьям имеют доступ все… Договор с издательством требовал закончить роман к маю. Уже во всю шла реклама, и я оказался в безвыходном положении. Всё, к чему я стремился - это выполнить договор. Я не предполагал, что роман станет так популярен. В июне Корно прислал мне "черную метку". Я всего лишь хотел с ним встретиться. Надо же, я опустился до того, что переоделся посыльным! Ублюдок… забаррикадировался от меня вместе со своей подстилкой… Он сказал, что устроит скандал, втопчет меня в грязь. Он собирался прославится как великий кибернетик, Бенедикт - как великий психолог, а я навсегда останусь великим дерьмовым плагиатором. Они хотели войти в историю на моих костях. Тщеславие, дерьмовое тщеславие… паче денег, паче жизни… дерьмо…

Он взял со стола пустую бутылку и со всего размаха запустил ее в стену. Я бы его остановил, но Шеф не позволил. Осколки со звоном разлетелись и скрылись среди заполнявшего комнату хлама. Открыв новую бутылку, Брубер наполнил три стакана.

– Пейте, чего так сидеть… За упокой души раба Божьего… - не договорив, он опорожнил стакан двумя большими глотками.

– Вы переоделись посыльным, чтобы вам открыли дверь. Посыльный Джим примерно вашего возраста и комплекции, достать форму посыльного не такая большая проблема. Что было дальше?

– Он смеялся! Этот ублюдок смеялся! Хотел вышвырнуть меня прочь, как последнюю собаку. Я не выдержал, все произошло против моей воли. И вот что скажу я вам: по его воли все это произошло - по воле самого Корно! Если Темпоронный Мозг сумел предсказать мой роман, то и смерть Корно он должен был предсказать! В тот самый день, когда Корно решил помочь Бенедикту в его ублюдочной затее, он подписал себе смертный приговор. Он запустил часы в часовой бомбе. А я… я всего лишь… Я - средство, избранное Мозгом - только средство. Власть была у Корно и Бенедикта, она была у тех, кто построил Темпоронный Мозг. Такая власть никогда нацело не делится, кто-нибудь обязательно попадет в остаток. Они хотели загнать в остаток меня… сволочи…

Слезы мешали ему говорить. По просьбе Шефа, я принес Бруберу воды. Он пил давясь и захлебываясь. Потом обмяк, растекся по креслу, совершенно безвольно проговорил:

– Всё, хватит, покончим с этим.

– Бенедикт вас шантажировал? - спросил Шеф.

Брубер неопределенно мотнул головой. Шеф настаивал:

– Да или нет? Если да, то это смягчит вашу вину.

– Этот маленький иезуит не говорил прямо, но я понял, что ему все известно. О гипотетическом приборе он говорил так, будто точно знал, что меня это должно заинтересовать. Он был уверен, что я поверю в этот прибор и что я никому о нем не расскажу. И тогда я вспомнил руки, державшие бумажные листы на стадионе.

– Он требовал устроить ему встречу с моролингами?

– Нет, он просил, но просил так, что отказать было нельзя.

– Вы, вероятно, несколько раз встречались, иначе как вы узнали о пузырьке с алфеноном.

– Да, он дважды сглупил, доставая при мне пузырек с лекарством. Кажется, он принимал лекарство за несколько часов до сна. Цианид я припас для себя, но по справедливости яд сначала должен был достаться ему.

– В чем вы видите справедливость?

– Не Темпоронный Мозг, а мы отвечаем за свои поступки. Если Эппель полагал, что ему позволено сломать мне жизнь, позволено властвовать над чужим разумом, то тем самым он поставил себя по ту сторону добра и зла. Наказание пропорционально не вине, а ответственности. Бесконечная власть подразумевает бесконечное наказание, разве не так?

Шеф согласно кивнул и поднялся, давая мне понять, что разговор закончен. Брубер не шелохнулся.

– Мне подождать Виттенгера? - спросил я.

– Нет, - бросил он, - пойдем…

– Сколько у меня времени? - услышали мы его голос, ставший внезапно твердым и решительным.

– Десять минут, - ответил Шеф.

Мы вышли на улицу. Шеф позвонил Виттенгеру и назвал адрес.

– А бар мы так и нашли… - сказал я.

– Нашли. Шишка вспомнила, что когда она встретила Бенедикта в тот вечер, он высморкался в салфетку с эмблемой студенческого кафе. Оно недавно открылось. Брубера там запомнили, потому что он спас официантку от Бенедикта, который был чем-то там недоволен…

– Могли бы и сказать.

– Ты и без того устал. Заводи.

Я направил флаер к Редакции. Флаер Шефа, пустой, полетел на автопилоте.

37

Цанс позвонил на следующий день после того, как в новостях прошло сообщение о самоубийстве Эдуарда Брубера, известного писателя, драматурга и сценариста. Он долго не мог найти подходящих слов, наконец кое-как выдавил вопрос: станет ли известно, чт послужило причиной самоубийства. Я ответил, что мы будем молчать и его просим о том же. Он согласился.