Октавиан Стампас - Цитадель (Тамплиеры - 3)

- Я не Бонифаций, я король Бодуэн IV, - заявил он хриплым, срывающимся голосом.

- Нет, это я король Бодуэн IV, - мощно и убедительно прокричал прокаженный, возбуждая смятение в душах и головах присутствующих.

Бывший писец сообразил, что столь отвратный внешний вид появившегося из небытия соперника, дает ему надежду на то, что его претензии будут отвергнуты, надо только направить мысли гостей в нужную сторону.

- Ха-ха, - с усилием изобразил он смех, - посмотрите на него, этот... человек утверждает, что он король. Но кто больше похож на Бодуэна, этот прокаженный или я?

- Да я болен проказой уже пять лет, именно тогда эти негодяи, - он истово ткнул пальцем в Д'Амьена, - упрятали меня в лепрозорий, и только вчера меня спасли оттуда рыцари Храма.

Дара речи у Д'Амьена к тому моменту и так уже не было, но после этого заявления, он почувствовал, что теряет зрение. Мир стал меркнуть. Великий провизор осознал глубину своей ошибки, погружаясь во временное убежище обморока. Даже собственные сторонники не поверят ему, что это не так, что он не подменял короля пять лет назад и не покрывал все эти годы Двойника. Ни Конрад, ни патриарх не простят, что их использовали как пешки в большом грехе.

И патриарх и Конрад в этот момент молчали, силясь понять тайный смысл происходящего, и не спешили на выручку ни к королю, ни к рухнувшему на пол вождю госпитальеров. Кроме того ни один, ни другой не могли решить, кого из этих двух, столь различных, людей считать все же королем. Чисто внешне Бодуэном выглядел человек в короне. Но внутренним составом больше напоминал человека с королевской кровью наглый прокаженный.

И дочь и сын...

О них вспомнил первым, как раз зависающий бездной, бывший переписчик бумаг.

- Но здесь мои дети!

За мгновение до того он бросил взгляд в сторону патриарха и Конрада и понял, что он не имеет права на фразу: "здесь люди, которые знают меня столько лет" - открестятся, не встанут грудью на защиту.

- Но здесь мои дети! Изабелла, Бодуэн, кто ваш отец?!

Бонифация хорошо учили и научили имитировать королевскую речь, за столом, на охоте, в бане. Он мог даже распекать по-королевски, но этот животный отцовский крик вышел у него фальшиво. И как похоронный колокол прозвучали для него имена принца и принцессы из уст безобразного человека с изъеденным ртом и изъязвленной головою:

- Бодуэн, Изабелла, я ваш отец!

Все в этот момент и решилось. Победа была одержана.

Д'Амьена безуспешно извлекали из обморока двое госпитальеров.

Де Ридфор победоносно улыбался.

Дальше было сказано еще немало слов. Прокаженный напоминал дочери и сыну об имевших в прошлом место случаях, о которых могли знать только они и никто другой. Обращался он с такими же воспоминаниями и к патриарху, и другим. Но рассказы не добавляли убедительности достигнутой победе. Просто страдалец из лепрозория не мог остановиться. Сколько ночей он провел в размышлениях, готовясь к этой схватке и сейчас не мог поверить, что вернул себе трон, лишь произнеся имена своих детей.

Де Ридфор понимал происходящее лучше него. Из той же двери, из которой явилось прокаженное видение, непрерывным потоком хлынули вооруженные тамплиеры, создавалось впечатление, что тому извержению не будет конца.

Д'Амьена, единственного человека способного организовать какое-то сопротивление, сразил не просто обморок, его хватил удар.

Даже придя в себя, он не мог произнести ни слова, вся левая сторона омертвела. Но он мог видеть, как бывший писец, бывший двойник короля и бывший король лишается сначала короны, она тут же перешла в руки великого магистра, а вслед за этим и головы, которую корона столь мучила.

Видел Д'Амьен также, что великий тамплиер не спешит водружать знаменитый венец Годфруа на покрытую струпьями голову, извлеченного со дна ада, истинного Бодуэна. Больного просто берут под руки и УВОДЯТ, уводят... Истинный Бодуэн, кажется, тоже надорвал свои силы во время этой схватки, речи его потеряли силу, его голос обратился в лепет.

Конрад, патриарх, многочисленные бароны, королевские дети были оттеснены к стенам, и судя по выражению их лиц, никто ни в малейшей степени не собирался противостоять происходящему.

И Д'Амьен закричал, вернее попытался закричать, понимая сколь ужасное и полное он потерпел поражение. И тут же вновь утратил сознание. Господь сжалился над ним и избавил его слух от обвала последней новости.

- Господа, - обратился де Ридфор своим звучным, командным голосом к гостям, - заверяю вас, что вы все, ваши родственники, ваше имущество находятся в полной безопасности. Все желающие, кроме его святейшества, могут немедленно покинуть дворец. Вас выпустят беспрепятственно.

- Что вы собираетесь сделать со мной? - против обыкновения бледнея, а не краснея, спросил патриарх.

- Я хочу попросить вас выступить в вашем основном качестве, побыть священником. Вы должны сегодня обвенчать принцессу Сибиллу с графом Гюи Лузиньянским и короновать вот этою короной.

- Но, - дыхание патриарха сбивалось, - насколько все мы тут поняли, убит только двойник его величества, а сам он, хотя и болен...

Де Ридфор развел руками.

- Вы еще не знаете, что тяжело больной король, не выдержав волнения этого утра, только что скончался.

Нужно ли говорить, что наступившее молчание было гробовым. Де Ридфор, удовлетворенно оглядев высшее иерусалимское общество, велел кому-то из своих помощников.

- Пусть объявят народу, что сегодня в королевском Доме большая радость - свадьба дочери.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

УЛЫБКА

Над башнями замка Алейк медленно проплывала гряда облачных холмов. Шатер командующего войсками ордена тамплиеров барона де Бриссона стоял на одной из плоских вершин в нескольких сотнях шагов от стен неприступного сооружения, гордо рисовавшегося на фоне облаков.

С каменистого выступа, на котором барон устроил свой наблюдательный пункт, были хорошо различимы бревенчатые частоколы, которыми при подходе к замку христианское войско сочло нужным перегородить обе неширокие дороги, спускающиеся от его ворот. Над частоколами медленно колебались штандарты воинов Храма. Покрытые, в основном, колючими кустарниками, склоны были совершенно недоступны для действия каких-либо воинских формирований, и держались под обстрелом многочисленных арбалетчиков. По ночам зажигалось множество костров и могло показаться, что вокруг стен замка Алейк уложено большое дрожащее ожерелье.

- Если пойдет дождь, они откажутся, - мрачно сказал барон де Бриссон, всматриваясь в замедленные перестроения воздушных масс. Стоявшие рядом рыцари разделяли опасения командира. Один только человек, отличавшийся от прочих своим, не вполне воинским одеянием - а еще более своим лицом, которое не уже сравнивалось выше с мозаичной маской, - держался другого мнения.