Пол Андерсон - Рассказы. Часть 1

— Минутку. Давайте сперва покончим с неприятными обязанностями. — Командир кивнул, и двое солдат втолкнули в кабину Борса Голье. Из нескольких ран Адмирала сочилась кровь, его шатало от усталости. Но, увидев Эльву, Борс постарался мобилизоваться.

— Ты не ранена? — выдохнул он. — Я так боялся…

Голос Ивало зазвенел сталью:

— Я уверен, что вы присоединитесь к нам в стремлении к справедливости, госпожа моя. Я считаю, что процесс в уголовном суде дал бы ненужную огласку тому, что лучше забыть, и подверг бы этого человека лишь ограниченному наказанию. И потому мы, здесь и сейчас, исходя из законов военного времени и учитывая ваше высокое положение…

Ноздри командира отряда побелели. Он вмешался:

— Все, что вы прикажете, моя леди. Приговор выносить вам. Мы исполним его немедленно.

— Эльва… — прошептал Голье.

Она пристально посмотрела на него, вспоминая огонь, порабощение, горстку людей, умирающих на баррикаде. Все казалось таким далеким, почти нереальным.

— Столько страданий, — выговорила она.

Несколько секунд она размышляла.

— Уведите его и расстреляйте.

Офицер облегченно вздохнул и пошел к выходу впереди своих людей. Голье попытался что-то сказать, но его уже выволокли прочь. Ивало остался в кабине.

— Госпожа мо… — начал он медленно и неловко.

— Да? — Сломленная усталостью, Эльва вновь опустилась на койку, нашарила сигареты. Эмоций никаких не осталось, ею владело одно только желание — спать.

— Я поражаюсь вам… Не отвечайте, если вам неприятно. Но у вас было столько возможностей…

— Все верно. — Она отвечала почти механически. — Но теперь грех искуплен, правда? Я полагаю, мы не должны позволять, чтобы прошлое диктовало нам.

— Конечно. Они мне сказали, что Вайнамо почти не изменилась. Оборонительная кампания отразилась на обществе, но они старались свести к минимуму эти изменения и добились своего. Наша культура очень устойчива… Насчет вас я спрашивал очень осторожно, это в ваших интересах, вы понимаете. Тервола осталась за вашей семьей. И земля, и люди.

Она закрыла глаза, ощущая первую оттепель в душе.

— Теперь можно и поспать, — сказала ему. И тут же, припомнив, с некоторым усилием открыла их снова.

— Но вы хотели о чем-то спросить меня, Ивало?

— Да. Как вы могли оставаться с врагом? Вы же могли убежать. Или вы все время знали, какую огромную услугу вы сможете оказать?

Она сама удивилась своей улыбке.

— Да. Я знала, что не смогу быть ничем полезной на Вайнамо. Ведь правда? Был шанс, что мне удастся помочь на Черткои. Нет-нет, это не храбрость. Просто худшее со мной уже произошло. Мне оставалось только ждать, надеяться… выдержать несколько месяцев по моему времени… и все плохое кончится. Если бы я сбежала во Вторую экспедицию, то большую часть жизни провела бы в ожидании Третьей. Так что на самом деле я была ужасной трусихой.

Он изумленно смотрел на нее.

— Вы хотите сказать, что все время были уверены в нашей победе? Но это невозможно! Мы добились своего совершенно неожиданным способом.

Кошмар отступал быстрее, чем она даже отваживалась надеяться. Она покачала головой, все еще улыбаясь, и радостно, но не триумфально, поделилась знанием, которое наполняло ее жизнь.

— Вы не справедливы к своему же народу. Несправедливы так же, как и черткоиане. Они полагали, что если мы избрали социальную стабильность и контроль над деторождением, то нам свойственна косность и ограниченность. На самом деле у нас мощнейшие наука и техника. Но они направлены на жизнь и красоту, а не на порабощение природы. У них не хватило мудрости это понять.

— Но у нас нет той индустрии, о которой вы говорите. Нет даже сейчас.

— Я говорю не о фабриках, а о науке. Когда вы рассказали мне об ужасном вирусном оружии, которое было запрещено, вы лишь подтвердили мои надежды. Мы не ангелы. Наше правительство не отказалось бы так быстро от бактериологической войны — в конце концов запрет мог оказаться лишь фикцией, если бы не имело в наметках кое-что получше. Разве не так вышло? Я даже не пыталась вообразить, что наши ученые придумают, имея в своем распоряжении два поколения. Но я предполагала, что они прибегнут скорее к физике, чем к биологии. А почему нет? У нас не было бы развитой химии, медицины, генетики, экологической инженерии без отменного знания физических законов. Как же иначе? Квантовая теория объяснила мутации. Но она же объяснила ядерные реакции, и, наверное, она же лежала в основе того оружия, которое сегодня использовал наш флот… Да, Ивало, я была уверена в нашей победе. Все, что оставалось делать нам, пленникам, особенно мне, если уж быть откровенной, — это дожидаться.

Он глядел на нее с благоговением и состраданием: ведь то, что она говорила, напоминало ей о собственном горе.

Вот и конец, думала Эльва. Шестьдесят два года спустя Тервола дождалась. Но кто там помнит обо мне? Я слишком долго отсутствовала.

Зазвенели ботинки по металлу. Молодой командир отряда снова выступил вперед.

— Все, — сказал он. Его мрачность исчезла, теперь он присматривался к Эльве — незаметно, осторожно, почти робко.

— Я надеюсь, — сказал Ивало, голос его наполнился удовлетворением, — что моя госпожа позволит мне навещать ее время от времени?

— Буду рада вас видеть, — пробормотала Эльва.

— Мы с вами жертвы путешествия во времени… Поначалу нам придется трудно, непривычно, — продолжал Ивало, — и я считаю, мы должны помогать друг другу. Мир изменился. — Ивало улыбнулся. — Ваш сын Хауки — Фрихольдер Тервола — теперь энергичный пожилой человек…

— Хауки! — Эльва вскочила. Кабина качалась вокруг.

— …а у наследника его — Карлави, стоящего сейчас перед вами… — И сильные руки внука обняли ее, а Ивало продолжал: — …тоже недавно родился здоровый сынишка, названный Хауки. И вся семья ждет, чтобы поздравить вас с возвращением!

ПЕВЕЦ

Три женщины — первая мертва, вторая жива, третья жива и мертва одновременно. Она никогда не оживет и никогда не умрет, ибо обрела бессмертие в УИС[4].

На холме над долиной, по которой бежит дорога, я ожидаю Ее прихода. Заморозки в нынешнем году выдались ранние, трава уже побурела. Склоны холма поросли кустами ежевики, которой лакомились и люди и птицы; кое-где попадаются заросли шиповника и редкие яблони. Этим деревьям, в беспорядке разбросанным по склонам, согнувшимся под бременем возраста, очень много лет; их сажали те, кого теперь помнит лишь УИС. Я вижу среди кустарника остатки каменной стены… Прохладный ветерок ласкает мою кожу; яблоня роняет плод. Я слышу глухой стук, с каким он ударяется о землю, — словно бьют вселенские часы. Ветер шелестит листвой.