Овцы смотрят вверх - Браннер Джон

Он неожиданно улыбнулся, отчего его лысый череп оказался удивительно похожим на череп с недавно разработанного трехмерного варианта трейнитского символа, выполненного из пластика, который – очень недолго – люди вывешивали на своих воротах в знак поддержки движения трейнитов.

– Так вот, – продолжал Трейн. – Незадолго перед прошлогодним Рождеством одно из нынче часто происходящих землетрясений разорвало первый из контейнеров, и содержимое его вытекло в водоносный слой, питающий колодцы на гидропонной ферме Бамберли. Насколько мне известно, только один американец умер в результате этой утечки, а именно – мой друг Децимус Джонс. Зная, что он направляется в Калифорнию, его приятель подарил ему упаковку «нутрипона» с фермы. Децимус отравился и умер. Кстати, часть той же партии отправилась в Ношри и Сан-Паулу. Теперь вы знаете, почему началась война в Гондурасе.

Пег услышала, как люди вокруг нее говорят:

– Так вот как все произошло! А нам говорили…

Трейн вновь помолчал, после чего продолжил:

– Потом случилось еще одно землетрясение. И оно разорвало не один, а множество контейнеров, содержащих «BW». Теперь вы знаете причины того, что в прессе именуют Денверским Безумием. Вы знаете, почему вам приходится недоедать, почему вам запрещено свободно путешествовать, почему вас может остановить и досмотреть любой солдат, которому не понравилось ваше лицо. Есть еще одна интересная вещь, и она связана со зверем, которого зовут джигра. Вам говорили, что это враги США намеренно сделали их такими, чтобы они могли сопротивляться любым пестицидам и погубить американское сельское хозяйство. Ничего подобного! Эти твари сами овладели механизмами биологической адаптации. У вас ведь раньше были такие же проблемы со вшами, верно? А с блохами? А с тараканами? А с москитами? Вот вам и ответ!

Роланд Бамберли все это время сидел молча, хотя, как считала Пег, он по всем правилам должен был вскочить и орать во все горло. Но почему он этого не делает? Она внимательно посмотрела на него и увидела застывшее лицо, плотно закрытые глаза и левую руку, которая крепко сжимала правую ладонь. Он явно страдал от острой боли, но никто из зала не бросился к нему на помощь.

Тем временем Остин вновь заговорил, и она забыла о Бамберли.

– Я мог бы рассказать об этом еще несколько месяцев назад, – произнес Остин, – обо всем, кроме, конечно, истории Децимуса Джонса. И я собирался это сделать, как вы помните, на шоу Петронеллы Пейдж. Но потом, когда я понял, что должно со мной произойти, я счел, что будет умнее подождать. Оставалось сделать еще кое-что.

Он посмотрел в зал и, обращаясь ко всем сразу и одновременно к каждому из сидящих перед ним, спросил:

– Когда вы в последний раз загорали на солнце, друзья мои? А пили из ручья? Когда вы без всякого страха срывали с дерева яблоко и тут же поедали его? Сколько в прошлом году вы заплатили вашим врачам? Кто из вас живет в городе, где можно свободно ходить по улицам без маски? Кто из вас провел последний отпуск в горах, потому что море загажено мусором? Кто из вас прямо сейчас мучается проблемами с кишечником, страдает головной болью, катарами или – как мистер Бамберли (он показал на Роланда) – динамическим нарушением кровообращения в магистральной артерии? Кстати, кто-нибудь, помогите ему! Это важно! Ему нужна доза хорошего сосудорасширяющего.

Пораженный до глубины души, врач, который делал уколы вакцины на входе, схватил свой саквояж и бросился на помощь Бамберли. Зал взорвался аплодисментами, но Трейн мановением руки остановил хлопки.

– Он поправится, – сказал он, – хотя, боюсь, долго ему не протянуть. Как и нам всем. Не потому, что нас расстреляют, но потому, что продолжительность жизни в стране неуклонно падает. В прошлом году мы по этому показателю были тридцать вторыми. Вы представляете? Самая богатая в мире страна – и только тридцать вторая! В этом году мы уже на тридцать седьмом месте и продолжаем катиться вниз… И все-таки надежда есть!

Да! Именно так, думала Пег. Пусть будет так! Она вспомнила слова Трейна: Я думаю, я смогу спасти мир!

И она оказалась права насчет оператора – щеки его были мокры.

Между тем Трейн продолжал:

– Вы знаете, что европейцы убили Средиземное море – так же, как мы с вами убили Великие озера. Скоро они покончат с Балтийским морем – не без помощи русских, которые уже уничтожили Каспий. Увы, этот живой организм, который мы называем «мать-земля», при таком отношении долго не протянет – ее кишечник воспален, артерии забиты, легкие задымлены. И что, в результате произойдет? А произойдут (и уже произошли!) такие социальные потрясения, которые заставят нас задуматься и отказаться от всего, что породило и что питает эту раковую опухоль на теле Земли. Да, надежда есть! Когда умирающие от голода беженцы блокируют фронт, армиям уже не до войны! Они должны вернуться домой – так же, как вернемся домой и мы.

И вновь его голос возрос и поднялся, взывая ко всеобщему вниманию.

– Остановитесь! – гремел Трейн. – Ради Бога, если вы в него верите, и в любом случае ради Человека! Остановитесь! Хотя мы с вами, может быть, и опоздали, сделаем это ради остальной планеты. Ради тех, кто придет вслед за нами, не допустим появления еще одной Меконгской пустыни! Ни в коем случае не должен появиться еще один Оклахомский пыльный мешок! Еще одно Мертвое море! Умоляю вас: дайте торжественное обещание сделать все, чтобы этого не произошло. Хотя ваши собственные дети страдают от разнообразных уродств, хотя они умственно неполноценны, а речь их замедленна, где-то в будущем, возможно, появится место, где дети будут полностью здоровы, умны и гармонично развиты. Поклянитесь, что вы все сделаете ради этого! Ради вида, который мы почти уже… Да?

Он посмотрел на плачущего оператора, который, тронув себя за наушники, хнычущим голосом произнес:

– Мне очень жаль, мистер Трейн! Но Президент приказал отключить камеры.

Наступила полная тишина, и Трейн в мгновение ока изменился: стал ниже ростом и суше – словно воздух выпустили из шара. Он отвернулся от микрофона и произнес негромко – так, что его мало кто расслышал:

– Ну что ж, я хотя бы попытался.

– Не останавливайся! – услышала Пег собственный крик. Она вскочила со своего места: – Ты…

И в это время раздался мощный хлопок, стена позади Трейна вздулась пузырем, бетонный потолок треснул и рухнул каскадом обломков на всех, кто сидел в зале суда.

Осси сделал хорошую бомбу.

Вооружайтесь!

– Ну как, детка? Нравится? – гордо произнес Пит.

Джинни всплеснула руками и воскликнула:

– О, милый! Я всегда такую хотела! Микроволновка!

Она резко повернулась к нему и спросила:

– Но где ты ее достал? И как?

Пит понимал, почему она спрашивает. За последние недели купить что-нибудь подобное стало практически невозможно. Отчасти это происходило из-за отсутствия транспорта – грузовики перевозили лишь продукты первой необходимости, главным образом еду, и всегда под конвоем солдат. Но торговля упала еще и потому, что люди теряли работу и бежали прочь из городов, подобно жителям Оклахомы, когда-то сбежавшим в Калифорнию от безденежья и безработицы.

– Все же видели, что случилось в Денвере. Если бы подобное произошло в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе или Чикаго…

Были сообщения о том, что некоторые фермеры отгоняли беженцев с помощью ружей. Не в газетах, естественно…

– Я ее освободил! – сказал Пит с усмешкой, имея в виду принесенную микроволновку.

– То есть ты ее украл? – раздался от двери голос Карла. – Так-так! И это – бывший полицейский! И кто же нас теперь будет защищать от преступников, если сами защитники стали преступниками?

– Не украл я ее! – оборвал шурина Пит. Он с трудом переносил Карла. Даже после той безумной речи по телевизору тот по-прежнему считал, что Остин Трейн – бог. И, черт побери, так же считало множество людей. Пит от всего этого нервничал. Полицейский участок в Тауэрхилле, где он работал большую часть прошлого года, подвергся бомбардировке, а сержант Чейн, его бывший шеф, был убит. Сегодня же, когда он возвращался с работы, в нескольких кварталах от дома грохотали выстрелы – вероятнее всего, полиция ловила нарушителя комендантского часа. Весь город напоминал фабрику, чьи обанкротившиеся владельцы сбежали, никого не предупредив, или растоптанную скорлупу моллюска, бывший житель которой, лишенный дома, кипит яростью у ее останков.