Клиффорд Саймак - Всякая плоть - трава
Из-за угла, не замедляя скорости, вывернулась ещё машина, её занесло на повороте, взвизгнули шины. Первый автомобиль круто затормозил и, содрогнувшись, замер возле моего дома.
- Брэд, - снова чуть слышно, пугливо позвали из темноты. - Где ты,
Брэд?
- Нэнси?! Я здесь, Нэнси.
Что-то случилось, что-то очень скверное. Голос у неё точно натянутая до отказа струна, точно пробивается он сквозь густой туман охватившего её ужаса. Что-то неладно, иначе не мчались бы так неистово к моему дому эти машины.
- Мне послышалось, ты с кем-то разговариваешь, - сказала Нэнси. - Но тебя нигде не было видно. Я и в комнатах искала, и...
Из-за дома выбежал человек - черный силуэт на миг четко обрисовался в свете уличного фонаря. Там, за домом, были ещё люди - слышался топот бегущих, злобное бормотанье.
- Брэд, - опять сказала Нэнси.
- Тише, - предостерег я. - Что-то неладно.
Наконец-то я её увидел. Спотыкаясь в темноте, она шла ко мне.
Возле дома кто-то заорал:
- Эй, Картер! Мы же знаем, ты у себя! Выходи, не то мы сами тебя вытащим!
Я бегом кинулся к Нэнси и обнял её. Она вся дрожала.
- Там целая орава, - сказала она.
- Хайрам со своей шатией, - сказал я сквозь зубы.
Зазвенело разбитое стекло, в ночное небо взметнулся длинный язык огня.
- Ага, черт подери! - злорадно крикнул кто-то. - Может, теперь ты вылезешь?
- Беги, - велел я Нэнси. - Наверх. Спрячься за деревьями.
- Я от Шкалика, - зашептала она. - Я его видела, он послал меня за тобой.
В доме вдруг разгорелось яркое пламя. Окна столовой вспыхнули, как глаза разъяренного зверя. В отсветах пожара бессмысленно, неистово приплясывали и вопили черные фигуры.
Нэнси повернулась и побежала, я кинулся за нею, и тут позади, перекрывая разноголосицу горланящей толпы, рявкнул оглушительный бас:
- Вот он! В саду!
Что-то дало мне подножку, я споткнулся и с разбегу ухнул в долларовые кусты. Колючие ветки царапали лицо, цеплялись за одежду, с трудом я поднялся на ноги, огляделся.
Из отверстия в крыше, пробитого "машиной времени", взбесившимся фонтаном хлещет пламя. Все стихло, только рычит огонь, пожирая дом изнутри, вгрызаясь в балки и стены.
А люди молча бегут вниз, в сад. Доносится гулкий топот, тяжелое, прерывистое дыхание.
Наклоняюсь, шарю по земле - вот оно, то, обо что я споткнулся.
Обломок деревянного бруса длиной фута в четыре, чуть подгнивший по краям, но ещё крепкий.
Дубинка. И на том конец. Но пока меня прикончат, один из них тоже распрощается с жизнью... а может быть, и двое.
- Беги! - кричу я Нэнси, она где-то там, хоть её и не видно.
Осталось одно, ещё только одно я должен сделать. Разбить, этой дубиной башку Хайраму Мартину, пока меня не захлестнула толпа.
Вот они уже сбежали с холма, несутся по ровному месту, через сад.
Впереди - Хайрам. Стою и жду с дубиной наготове; а Хайрам все ближе, на темном лице, точно белый шрам, блестят оскаленные зубы.
Надо метить между глаз, расколю ему башку пополам. А потом стукну и ещё кого-нибудь... если успею.
Пожар разгорелся в полную силу, ведь дерево старое, сухое, даже и сюда пышет жаром.
А эти уже совсем близко... Я крепче сжал дубинку, занес повыше, жду.
Вдруг, в нескольких шагах от меня, они сбились, затоптались на месте... одни попятились, другие застыли, рты разинуты, глаза вытаращены, и в них - изумление, ужас. Уставились не на меня, а на что-то позади меня.
И вот - шарахнулись, бегут со всех ног обратно, вниз, и ещё громче, чем рев огня, их отчаянный вой... словно мчится и ревет перепуганное насмерть стадо, гонимое степным пожаром.
Как ужаленный, оборачиваюсь... а, это те, из чужого мира! Черные тела поблескивают в дрожащих отсветах пожара, серебристые перья лохматых голов чуть колышутся на ветру. Они подходят ближе и щебечут, щебечут на своем непонятном, певучем языке.
Не терпится им, черт возьми! Слишком поторопились, лишь бы не упустить хоть единую предсмертную дрожь объятого ужасом клочка нашей Земли.
Не только сегодня - снова и снова вечерами они станут сюда приходить, станут возвращать послушное им время к этой роковой минуте. Нашлось ещё одно место, где можно стоять и ждать, пока начнется зрелище, есть ещё один призрачный дом, зияющий провалами окон, через которые можно заглянуть в безумие и ужас иного мира.
Они приближаются, а я стою и жду, сжимая дубину, и вдруг опять дыхание Лиловости и знакомый неслышный голос.
"Назад, - говорит голос. - Назад. Вы пришли слишком рано. Этот мир не открыт."
Издали кто-то зовет, но ничего не различить а грохоте и треске пожара, в звонком, взволнованном певучем щебете этих беззаботных вампиров, проскользнувших к нам из лиловой страны Таппера Тайлера.
"Идите назад", - повторил вяз, неслышные слова хлестнули, как взмах бича.
И они ушли - исчезли, растворились в непостижимой тьме, во мраке более густом и черном, чем сама ночь.
Вяз, который разговаривает... а сколько ещё есть говорящих деревьев?
Много ли здесь осталось от Милвилла? Сколько уже принадлежит другому, лиловому миру? Я поднимаю голову, смотрю на вершины деревьев, стеной окружающих сад, - призрачные тени в темном небе, они трепещут под дуновением странного ветра, что веет неведомо откуда. Трепещут на ветру... а быть может, тоже говорят о чем-то?. Кто они - прежние земные деревья, бессловесные и неразумные, или совсем иные деревья, порождение иной Земли?
Никогда мы этого не узнаем, а может, это и не важно, ведь с самого начала нам не на что было надеяться. Мы ещё не вышли на ринг, а нас уже положили на обе лопатки. Все потеряно для нас давным-давно, в тот далекий день, когда мой отец принес домой охапку лиловых цветов.
Опять издали кто-то кричит, зовет меня по имени.
Бросаю свое оружие, иду через сад. Кому я понадобился?
Это не Нэнси, но голос знакомый.
А вот и Нэнси сбегает с холма.
- Скорей, Брэд!
- Где ты была? Что ещё случилось?
- Там Шкалик Грант. Я ведь говорила, тебя ищет Шкалик. Он ждет у барьера. Он как-то проскользнул мимо часовых. Ему непременно надо с тобой повидаться...
- Так ведь Шкалик...
- Он здесь. И требует тебя. Говорит, больше никто не годится.
Она повернулась и почти побежала наверх, я тяжело поплелся за нею.
Через двор доктора Фабиана, потом через улицу, а там ещё один двор и... ну, конечно, здесь, прямо перед нами, проходит барьер.
По ту сторону с земли поднимается коренастый гном.
- Это ты, паренек? - слышу я.
Сажусь на корточки перед самым барьером и во все глаза смотрю на Шкалика.
- Ну да, я... а ты как же...
- Об этом после. Некогда. Часовые знают, что я пролез сквозь оцепление. Меня ищут.
- Чего ты хочешь?
- Не я. Все. И ты. Всем это нужно. Вы здорово влипли.
- Все здорово влипли.
- Я про то и говорю. Одному болвану в Пентагоне приспичило сбросить бомбу. Я, когда сюда пробирался, слышал, в какой-то машине радио трепало всякую чушь. Краем уха кой-что поймал.
- Так, - говорю я. - Стало быть, человечеству крышка.
- Нет, не крышка! - сердито возражает Шкалик. - Есть выход. Если только в Вашингтоне поймут, если...
- Если ты знаешь выход, чего ж ты тратил время, искал меня? Сказал бы там...
- Кому? Да разве мне поверят? Кто я такой? Дрянь, забулдыга и пьяница, да ещё из больницы сбежал...
- Ладно, - говорю я, - ладно.
- А вот ты им растолкуешь, ты вроде как посол, что ли, доверенное лицо. Тебя кто-нибудь да выслушает. Свяжись там с кем-нибудь, и тебя послушают.
- Если есть что слушать.
- Есть что слушать! - говорит Шкалик. - У нас есть кое-что такое, чего тем чужакам не хватает. И только мы одни можем им это дать.
- Дать? - кричу я. - Все, что им надо, они у нас и так отберут.
- Нет, это они так сами взять не могут, - возражает Шкалик.
Я качаю головой.
- Что-то слишком просто у тебя получается. Ведь они уже подцепили нас на крючок. Люди только того и хотят, чтоб они к нам пришли, да если бы и не хотели, они все равно придут. Они угодили в наше самое уязвимое место...
- У Цветов тоже есть уязвимое место, - говорит Шкалик.
- Не смеши меня.
- Ты просто обалдел и уже не соображаешь.
- Какой ты догадливый, черт подери!
Еще бы не обалдеть. Весь мир летит в тартарары. Над Милвиллом нависла ядерная смерть, уже и так все с ума посходили, а теперь Хайрам расскажет о том, что видел у меня в саду, и народ окончательно взбесится. Хайрам и его шайка дотла сожгли мой дом, я остался без крова... да и все человечество осталось без крова, вся Земля перестала быть для нас родным домом. Отныне она всего лишь ещё одно звено в длинной, нескончаемой цепи миров, подвластных иной форме жизни, и эту чужую жизнь людям не одолеть.
- Эти Цветы - очень древняя раса, - объясняет Шкалик. - Даже и не знаю, какая древняя. Может, им миллиард лет, а может, и два миллиарда, неизвестно. Сколько миров они прошли, сколько всяких народов видели - не просто живых, а разумных. И со всеми они поладили, со всеми сработались и действуют заодно. Но ни разу ни одно племя их не полюбило. Никто не выращивал их у себя в саду, никто и не думал их холить и нежить только за то, что они красивые...
