Алексей Васильев - Сингулярность (сборник)

Славутич встал и, сопровождаемый подозрительными взглядами, скрылся за поворотом. С торца здания только окна лестничных клеток, равнодушные, глухие, без дергающихся век-занавесок. Закуток с пятью мусорными баками, чуть дальше остатки древнего забора, кривые раскидистые акации. На земле куча отпиленных толстых веток, цеплявших некогда провода. Вокруг валяется множество пластиковых бутылок и одноразовых стаканчиков, от забора тянет мочой. Определенно любимый угол местных выпивох. Но сейчас никого нет, и это хорошо.

«Уф, наконец-то можно хоть немного посидеть», – подумал Славутич, присаживаясь на отполированную множеством задниц кривую ветку, хитро всунутую в развилки акации. Но, видимо, умение сидеть на ней было частью тайного искусства местных алконавтов – из-под профессора она тут же вывернулась и пребольно поцарапала острым сучком бок. Костюм, и так уже имевший затрапезный вид, украсила прореха, и ткань быстро потемнела от крови.

– Ё!! Карный бабай! – взвыл несчастный. Контраст ожидаемого приятного отдыха и действительности показался неожиданно ужасным. В довершение по нервам словно хлыстом ударил свирепый голод. Чертова регенерация тут как тут. Впрочем, боль почти сразу утихла. За баками раздался писк, шелест и возня. Отбрасывая консервные банки и пакеты, из-под груды мусора, как чертики из табакерки, выскочили пять здоровенных рыжеватых крыс. Рванулись к профессору, бросили перед ним несколько хлебных корочек и вновь помчались к баку.

– Это вы что, подкормить меня решили, хвостатые? – удивился профессор и невольно сглотнул слюну.

А крысы сделали еще рейс, другой, третий. Кучка корочек, косточек и колбасных кожиц ощутимо подросла. Но вот, видимо, в баках кончились объедки, и крысы умоляюще затряслись, замерев возле нее. А у Славутича собралась во рту слюна, высунулся кончик языка, и уже привычно вкусным показалось все, включая этих хвостатых. Взгляд сконцентрировался на ближайшей, и она, мелко семеня, подбежала вплотную, встала столбиком. Он наклонился, протянул руку, и из крысы вдруг прыснули в разные стороны многочисленные блохи. Похоже, паразиты не собирались идти на обед высшему существу. На ладони крыса ухватилась за палец и, отчаянно шевеля розовым носиком, дышала, сердечко тарахтело, как крошечный электромотор. Впрочем, профессор уже контролировал голод – подземная школа Дарьи сыграла положительную роль. К тому же рана – простая царапина и прекрасно заживает за счет внутренних ресурсов. Голод ослабел и пропал, он опустил крысу на землю. Зверьки замерли, крутя острыми мордочками, возле кучки объедков.

– Что, зря старались? – спросил профессор и вдруг ощутил совокупную досаду и недоумение крыс, словно коснулся каждой. Они вздрогнули и разом обернулись, словно примерные солдаты, вытянулись по стойке смирно. Станислав вдруг почувствовал их, словно перчатку на руке или дополнительные пальцы, готовые выполнить команды, едва пройдет импульс. Только какой – пока не понял. Осторожно попытался согнуть эти виртуальные пальцы… Крысы словно этого и ждали – разом все согнулись и замерли. Разогнуться… по одному… По одному оказалось сложнее, словно каждая крыса была мизинцем, не желающим гнуться без остальных пальцев.

– Так, а ходить вы можете? – Он мысленно двинул их туда-сюда, и они рванулись, сшибая друг друга. – Осторожнее, медленнее!

В нос ударил резкий запах перегара. Возле бака покачивается на подгибающихся ногах плешивый мужичок с чекушкой в руке. Глаза выкатил, отвесил челюсть с плохо сохранившимися двумя кривыми нижними зубами.

– Эта-эта! – Он тыкал пальцем то в профессора, то в крыс.

– Дрессирую! Чо, не видишь?!

– А-а! – удовлетворенно протянул мужичок. – А то смотрю, что за мистика! Я мистику не люблю, – вдруг нахмурившись и с угрозой утвердил он. Сделал хороший глоток из чекушки, качнулся и добавил: – Мистика – она как черти! Парадокс.

Он значительно воздел перст и шаркающей нетвердой походкой побрел к обихоженному выпивальному местечку.

Славутич мысленно попытаться вытянуть пальцы… Крысы целеустремленно рванулись в сторону улицы. Подогнул пальцы – остановились; потихоньку разогнул – побежали. Опа, скрылись из вида, и Славутичу пришлось закрыть глаза, столько разом обрушилось информации. Словно на каждом пальце выросли носы, глаза и уши. Мозг напружился, словно тяжелоатлет, которому вдруг навесили на штангу еще два блина по полста. Так значит… нет, ребятки, четырех нужно отпустить… как это еще сделать-то… убить, может, лишних? И разом ощутил паническое несогласие крыс, они задергались, не в силах убежать.

– Да нет, чего вы там, – пробормотал профессор, – я же просто подумал. – И ощутил от крыс такую волну доверчивой признательности, что невольно покраснел. – Надо же… Ну, ступайте четверо, ступайте… – и он мысленно, поджав большой палец руки, подергал остальными, представив, что они отваливаются и убегают в разные стороны.

В ушах раздались щелчки, словно отключили микрофоны. И звук наконец возник без дублирования, от одной крысы-пальца, что улеглась на асфальте, посматривая по сторонам. Ощутимо недовольная такой нелепой позой да на открытом месте. Так, потянем палец. Хорошо, побежала, побежала… туда-сюда… отлично. Ко мне, обезблошенная!

– Лариска, в карман! – Крыса споро взбежала по штанине и шмыгнула в карман пиджака, высунув наружу острую мордаху.

Со стороны бревен раздался хохот и аплодисменты:

– Ну ты даешь, прямо Шапокляк! Иди сюда, мужик, посидим! Я – Вася! – крупный мужчина в кожаной куртке и потрепанных джинсах приглашающе помахал рукой. Широкое лицо, перерубленное накрест двойным шрамом от виска до челюсти, как-то умудрялось лучиться довольством и радушием.

Едва ли его будут искать в компании местных алкашей, пересидеть и отдохнуть вполне сгодится. Тем более сам сейчас напоминает бича, что бывший интеллигентный человек, в пропыленном потрепанном костюме. Шляпы только сплющенной не хватает. Славутич, улыбаясь, направился к компании, поглаживая высунувшую из кармана головку крысы.

Глава XII

– А здесь Машка живет, тебе хвостик отгрызет! – захохотал шрамастый здоровяк Вася.

– Га-а-га-га, не ссы, Шапокляк, она добрая. Маха – репепедерша. Ну, ты понимаешь, иногда ходим, но рожденный пить не икать не может, а она требует! Поэтому редко, гагагага!

Обшарпанная зеленая дверь в подвал скрипнула. Сквозняк ворвался внутрь, словно в дыру самолета, хлопнул нижней дверью. Уныло закачалась сороковаттная тусклая от пыли лампочка на длинном, хоть и загнутом в три колена проводе.

Внизу возле подвальной двери притулился скомканный половичок, от грязи совершенно непонятного цвета. На нем тощий черно-белый кот, мокрый, словно только что принял ванну, шлепал языком по брюху, пытаясь пригладить торчащую иглами шерсть. Он замер, оценивающе впился желтыми глазами в подходящих и, смекнув, что нечего рассиживать на траектории этих крупных мужиков, прыгнул в темноту подвала.