Андрей Столяров - Мы, народ… (сборник)

Это последние в его жизни слова. Рядом с кабиной пилота взрываются два магниевых пакета, которые оглушают и ослепляют тех, кто внутри. Пока действует эффект взрыва (это, по расчетам специалистов, пять-шесть секунд), полковник Вегенер успевает вскрыть переднюю дверь. Одновременно спецназовцы врываются внутрь самолета – и через аварийный выход, и через заднюю дверь. Сначала они стреляют холостыми патронами, чтобы заложники успели спрятаться под защиту кресел, затем в дело идут боевые. Двое террористов убиты сразу же, третий (женщина) ранен и остается в живых. Капитан Махмуд убит в кабине пилота. Пластическая взрывчатка грохочет, но практически не причиняет вреда. Легкое ранение получает лишь стюардесса Габи Дильман, и это все. Через шесть минут операция успешно завершена, подгоняют лестницы, пассажиров выводят из самолета. Министр иностранных дел ФРГ Ганс-Юрген Вишневски, присутствовавший при акции с начала и до конца, отправляет успокоительное сообщение в Бонн: «Дело сделано»…

Между тем странные события разыгрываются этой же ночью в тюрьме Штаммхайм. В одиннадцать вечера охранники запирают камеры на седьмом этаже и дежурный делает в журнале последнюю запись о том, что Баадеру и Распе даны лекарства. «Никаких происшествий», – констатирует он. А утром выясняется, что трое заключенных мертвы.

Официальная реконструкция событий выглядит так. После полуночи Ян-Карл Распе слышит по приемнику, который кто-то нелегально ему передал, сообщение из Могадишо о том, что террористы убиты, а заложники «Ландсхута» освобождены. По тайному интеркому, использующему проложенные между камерами электрические провода, он передает это сообщение остальным. В результате короткого совещания принимается решение о коллективном самоубийстве лидеров РАФ. Находящийся в камере 719 Андреас Баадер достает хранившийся в тайнике пистолет, делает несколько выстрелов, разбрасывает вокруг гильзы, чтобы создать видимость ожесточенной борьбы, а потом приставляет пистолет к затылку и нажимает на спусковой крючок. В это же время в камере 716 Ян-Карл Распе тоже вытаскивает из-за плинтуса спрятанный пистолет и стреляет себе в висок. В камере 720 Гудрун Энсслин выдирает электрический шнур из проигрывателя, привязывает его к решетке окна и просовывает голову в петлю. В камере 725 Ирмгард Мёллер, которую тоже теперь содержат на седьмом этаже, четыре раза ударяет себя в грудь украденным столовым ножом. Она единственная, кто остается в живых. Считается, что это был акт отчаяния. Узники Штаммхайма решили покончить самоубийством, когда рухнула последняя надежда на освобождение. Канцлер Шмидт делает заявление: «Трое умерших пополнили собой длинный список напрасных жертв… Господство террора еще не окончено… Однако волю германского народа никому не сломить, террористы будут побеждены»…

Правда, официальной версии о самоубийстве мало кто верит. А кто верит выводам комиссии Уоррена, расследовавшей убийство президента США Дж. Ф. Кеннеди? Это насчет того, что покушение без какой-либо помощи со стороны совершил Ли Харви Освальд. А кто верит, что убийство Мартина Лютера Кинга совершил не имевший соратников Джеймс Эйл Рей? Вам сказали, что это был террорист-одиночка? Вам объяснили, что не было никаких заговоров, никаких тайных организаций, никаких действий спецслужб? Всё, пейте пепси и ешьте гамбургеры. Единственная проблема, которая вас может тревожить, – избыточный вес.

Это, разумеется, полная ерунда, что правительства, называющие себя демократическими, не имеют никаких дурно пахнущих тайн, что они абсолютно прозрачны, абсолютно честны и готовы каждое свое действие представить на суд избирателей. Это сказка для дураков. Власть есть власть, и пока она будет существовать, у нее всегда будут скрытые ото всех кротовые норы. Иногда такую земляную нору удается разрыть; прессе, в основном поддерживаемой оппозицией, удается выворотить наружу куски отвратительного дерьма. Тогда возникает колоссальный скандал. Никсону после Уотергейта пришлось уйти. На Клинтона из-за его Моники вылиты были ушаты грязи. Однако это исключения, а не правила. Большинство «кротовых ходов» так и остается скрытым от наших глаз. Все, что мы можем, – это ставить вопросы и надеяться, что когда-нибудь на них будет получен ответ.

О самоубийстве в тюрьме Штаммхайм неприятные вопросы возникают мгновенно. Левая пресса тут же начинает интересоваться, как вообще могли попасть пистолеты в одну из самых охраняемых тюрем Германии. Кто и каким образом мог их пронести? Где заключенные, непрерывно находящиеся на виду, могли их хранить? Ответы полиции, что пистолеты были спрятаны в стенных тайниках, ничего, кроме усмешки, не вызывают. Как можно продолбить стену, основу которой составляет сверхпрочный бетон? Чем продолбить – авторучками, карандашами? И почему охранники не обнаружили тайники, если камеры регулярно обыскивались, иногда даже по два раза в день? Далее, что это за «интерком», проложенный по электрическим проводам? Теоретически это возможно, но требует некоторых специальных технических средств. Где заключенные могли их достать? Как мог Баадер завести руку назад и выстрелить себе в затылок с расстояния сорока сантиметров? Человеку так руку не повернуть. Почему в случае с Гудрун Энсслин не был проведен известный гистаминовый тест, который позволяет определить, был человек, повисший в петле, жив или уже мертв? Кстати, гистаминовый тест не был проведен и после «самоубийства» Ульрики Майнхоф. Почему не нашли предсмертных записок? Все-таки лидеры РАФ должны были осознавать, что их самоубийства – это политический акт и его следует соответствующим образом объяснить. Как самоубийство согласуется с недавним заключением Андреаса Баадера, «что ни у кого из нас нет никакого желания убить себя»? И наконец, как могла Ирмгард Мёллер нанести себе четыре опасных удара в грудь сделанным из мягкого сплава тупым столовым ножом да еще с закругленным концом?

Впрочем, насчет Ирмгард Мёллер случай особый. Единственная оставшаяся в живых участница «коллективного самоубийства» пыталась зафиксировать свои показания, как только пришла в себя. Однако тогда эти свидетельства не были учтены. Лишь в 1992 году, уже незадолго до освобождения из тюрьмы, она дала интервью журналу «Шпигель», которое освещает события той загадочной ночи совсем с другой стороны. По словам Мёллер, сразу после одиннадцати часов она легла спать, но «проснулась от странного шума, который так и не смогла распознать. Шум был достаточно сильным. На выстрел он не был похож, скорее напоминал падение шкафа или что-то типа того. Затем у меня вдруг потемнело в глазах, и я очнулась уже лежащей на полу в коридоре, вокруг меня стояли какие-то люди и проверяли мои зрачки. Затем я услышала чей-то голос: «Баадер и Энсслин мертвы». Потом опять все померкло». Очнулась она через три дня в реанимации тюремной больницы. На свободу вышла лишь в середине 1990‑х годов.