Джоан Виндж - Пешка

И мне никогда не потребуется снова взламывать его стены. Я получил, что хотел. И даже больше.

— (Мертвый Глаз?..)

Молчание.

У меня мелькнула мысль, уж не замурован ли он внутри? Возможно, его здесь и не было; возможно, он отделался от меня, спасая свою шкуру/мозг. Он предостерегал меня от двух ошибок — я сделал обе: позволил охране Смерта заметить меня и потерял связь. А сейчас, оглядываясь вокруг, я понял, что совершил и третью: вышел не там, где вошел.

Я двинулся, высматривая в прицел что-нибудь знакомое, пробуя обогнуть замок Смерта или поймать в фокус хотя бы одну из прежних информационных опухолей, которую я опознал бы среди блуждающих в темном электромагнитном поле гор. Но, если в этом мире и существовало три измерения, все они были мутантами, которые меняли свой облик при малейшей моей попытке заставить их стабилизироваться и отказывались шевелиться в ответ на мои усилия их изменить. Без мозга Мертвого Глаза, который мог навести фокус в моем собственном, в этой земле трудно было найти необходимое для ориентировки количество примет и знаков. Если же он где-то здесь и ждет меня, то таким способом мне его никогда не найти.

Я продолжал искать, фокусируясь на его образе, выкликая его по имени. Мне стало любопытно, сколько же времени я живу вне своего тела?.. Сколько прошло минут или часов, захотело ли оно есть, пить?.. Впало ли в отчаяние? И что случится со мной, если оно умрет… если небытие сморгнет меня, как слезу, и мой призрак умрет тоже, и не буду ли я блуждать здесь вечно случайным бесприютным сгустком энергии…

Меня затопляла паника, и стало тяжелее удерживать в голове смутно видимые образы. Мертвый Глаз бросил меня, когда связь оборвалась, удрал к чертовой бабушке, испугавшись охраны Смерта и воображая, что от меня и мокрого места не осталось. Интересно, что он будет делать дальше? Вернется ли, станет ли меня искать? А какого дьявола? Что он будет делать с моим телом? Вероятно, стащит на улицу — как какую-нибудь отслужившую свое вещь. И тогда мне отсюда никогда не выбраться…

Мозг мой начал распыляться, как морось в воздухе, на миллионы микрочастиц, расползаясь в жидкое облако рассеянной энергии. Я собрал себя заново, матерясь на чем свет стоит: мне вовсе не улыбалась перспектива исчезнуть, растворившись в эфире, и тем самым доставить Мертвому Глазу удовольствие. Внизу подо мной, в вакууме — а мне хотелось, чтобы внизу был вакуум, поскольку Мертвый Глаз сказал, что мы находимся в космосе, — я, как мне казалось, почувствовал присутствие чего-то знакомого: странную кристаллическую опухоль, которая вполне могла быть телом орбитальной станции, мимо которой мы проходили по дороге сюда. А под станцией, как опять же мне казалось, я уловил — правда, смутно — мощный энергетический импульс Земной Сети. Я нацелился на нее, принуждая себя сконцентрироваться. И затем, не успев, слава Богу, запутаться в карте или довести свои нервы до припадка, я нащупал дорогу, по которой пришел.

Следов или примет, по которым можно было найти обратный путь, не было: мы просто не могли их оставить, поскольку не могли, когда шли сюда, что-либо изменить. Я положился на свои чувства, нюх, инстинкт, опускаясь по спирали сквозь вакуум, осязая энергетические поля, которые становились все интенсивнее, плотнее, по мере того как меня всасывало в информационную воронку Земли. Ориентация возвращалась ко мне, и я начал верить, что мой внутренний взгляд вполне способен выбрать верный путь. Все это напоминало мне прибор ночного видения, когда ты следишь за кем-нибудь исподтишка, или управление кораблем в кромешной тьме, которую лишь изредка раскалывает зигзаг молнии.

Снова и снова я нырял во что-нибудь знакомое — и выныривал, увы, опять в незнакомом месте. Я поворачивал не туда, и мне приходилось накручивать лишние круги, потому что все дороги, на которые я натыкался, походили друг на друга, как две капли воды. Я пытался стать логически мыслящей машиной — анализирующей, корректирующей, изменяющей курс… рыскал в треске эфира в поисках знакомых фрагментов, бесформенного, нечленораздельного бормотания ядер данных, шепота любопытных субсистем. Я настойчиво убеждал себя, что просто ввинчиваюсь обратно в свое тело, что мой призрак — лишь призрак и что, добравшись до конца, я найду выход…

Но как бы я себя ни убеждал, я все равно знал, что нахожусь здесь слишком долго. И чем дольше я блуждал, тем реальнее становилось небытие, тем легче было уловить паучьи голоса призраков, живших в этом вакууме. Я попробовал задать им вопросы и получил почти понятные ответы, указывающие мне дороги, видеть которые я не мог. Временами я уже был готов закричать, но перспектива застрять здесь навсегда в компании машинных душ так ужасала меня, что крик казался мне таким же бессмысленным действием, как смех или плач.

Узрев знакомые — как мне уже в тысячный раз показалось, — флюиды, я потек к ним. Они уходили во чрево светящегося и свистящего облака — во чрево системы, даже здесь выделявшейся своей обособленностью — системы, которую Мертвый Глаз назвал Советом Безопасности ФТУ. Держись от нее подальше, — предупреждал он, но я наткнулся на Совет совершенно случайно. Пытаясь выбраться, я заметался в пространстве.

— (Чего ты хочешь?) — прозвенело оно, словно хрустальная струна.

— (Мертвый Глаз?..) — подумал я, и отвечая и спрашивая. Я знал, что это не Мертвый Глаз: он ощущался совсем по-другому.

Мне показалось, что я вижу некую форму, среду, как бы облако раскаленного прозрачного тумана или дюжину облаков, связанных вместе — множащееся туманное эхо.

— (Тебе нужен Мертвый Глаз?) — пропели бесформенные облака.

— (Да…) — прошептал я. Мозг мой плавился. — (Боже Боже Боже… пожалуйста Мертвый Глаз пожалуйста…)

И я увидел, как облака стали обволакивать меня, шум их наступления начал как бы сгущаться, пока наконец они не стали реальнее меня, и тут я понял, что умираю или схожу с ума.

Я отпрянул назад, обрушиваясь в хаос и напряженный шум.

И когда я вывалился — чудесным, непостижимым образом — с другой стороны облака, то очутился, как мне показалось, в том же месте, откуда начал свое путешествие: привязанный пуповиной света — открытой линией приема — к компьютерному модулю. Пуповина так же ярко светилась и была живой и готовой принять меня обратно. Пуповина-то была, а вот Мертвого Глаза не было. Ни намека на его присутствие. Что это значило, я не знал. Но мне уже было наплевать на все. Я добрался до светового потока и попытался в него ввинтиться.

И не смог. Я словно пытался проникнуть в Зазеркалье. Я бодал свое собственное отражение — энергетический поток своих же мыслей. Он ослеп, не узнавал, не воспринимал меня, не понимал, что я — настоящий я, а вовсе не отражение. Я бился о световое течение, как бабочка об уличный фонарь, не в силах шагнуть за невидимую черту, соединиться с самим собой, отражая, отбрасывая себя от себя же.