Стивен Кинг - Несущая огонь

Чарли медленно поднялась и осмотрелась.

В глаза бросился пруд. Еще бы немного и... конец. Отдельные лужицы поблескивали на солнце, точно стеклярус, разбросанный в жирной грязи. Как куски яшмы в ржавых прожилках, валялись там и сям перепачканные илом листы кувшинок и водоросли. Кое-где дно высохло и потрескалось. В грязи виднелись монетки и какой-то ржавый предмет — то ли длинный нож, то ли лезвие от газонокосилки. Трава по берегу пруда обуглилась.

Мертвая тишина, нарушаемая лишь сухим потрескиванием огня, повисла над территорией Конторы. Папа сказал ей: пусть узнают, что такое война: это ли не поле боя? Яростно горели конюшни, амбар, ближайший особняк. От второго особняка остались дымящиеся руины; можно было подумать, что в него угодила огромная зажигательная бомба или снаряд "фау", изобретенный в конце второй мировой войны.

Выжженные черные линии избороздили газон во всех направлениях, составив какой-то причудливый дымящийся узор. В конце образовавшейся траншеи валялись обгорелые останки бронированного лимузина. Кто бы узнал сейчас автомобиль в этой груде металлолома?

Но когда ее взгляд упал на ограждение...

Вдоль внутренней сетки лежали тела, пять или шесть. Еще два или три тела и несколько трупов собак лежали между оградами.

Как во сне Чарли направилась в ту сторону.

По лужайке бродили одиночки. Завидя ее, два человека попятились. Остальные, очевидно, ее не знали и не догадывались, что она всему виновница. Люди еще не оправились от шока и двигались точно сомнамбулы.

Чарли перелезла через внутреннее ограждение.

— Зря ты это, девочка, — бросил ей вслед мужчина в белом халате. На собак напорешься.

Чарли даже головы не повернула. Оставшиеся в живых собаки зарычали на ее, но приблизиться не рискнули: тоже, видать, натерпелись. Осторожно, просовывая носки тапочек в ромбовидные отверстия сетки и цепко перехватывая руками, она полезла на внешнее ограждение. Взобравшись наверх, медленно перекинула одну ногу, затем другую. Спускалась она с теми же предосторожностями и вот, наконец ступила на землю — впервые за полгода на землю, не принадлежавшую Конторе. Она стояла в оцепенении.

СВОБОДНА, подумалось смутно. Я СВОБОДНА.

Где-то вдали, нарастая, завыла сирена.

Шагах в двадцати от опустевшего караульного помещения сидела на траве женщина со сломанной рукой. У нее был вид раскормленного ребенка, который не в силах самостоятельно подняться. От потрясения подглазья у нее побелели. Губы тронула синева.

— У вас рука... — срывающимся голосом сказала Чарли. Женщина подняла на нее взгляд — и вдруг узнала. Она стала отползать, повизгивая от страха.

— Не подходи ко мне! — пронзительно заверещала она. — Эти их тесты! Я знаю без всяких тестов! Ты ведьма! Ведьма! Чарли остановилась.

— У вас рука, — повторила она. — Что же это? Рука. Бедненькая. Ну что вы? — Губы у нее задрожали. Боже, какие затравленные округлившиеся зрачки у этой женщины, как судорожно кривится рот! Вдруг Чарли пронзило — вот оно, самое страшное.

— Что же это! — закричала она. — Мне ведь правда жалко! А они... они убили моего папу!

— Надо было и тебя... с ним, — задохнулась женщина. — Жалостливая? Вот бы сама себя и подожгла!

Чарли сделала к ней один шаг — женщина снова отпрянула и, упав на поврежденную руку, вскрикнула.

— Не подходи ко мне!

И в этот миг вся боль, и скорбь, и гнев, переполнявшие Чарли, внезапно обрели голос.

— Я не виновата! — закричала она женщине со сломанной рукой. — Я ни в чем не виновата! Они сами напросились, и нечего на менять валить! И убивать я себя не буду! Слышите вы? Не буду!

Женщина униженно отползала, бормоча что-то невнятное.

Вой сирены приближался.

Чарли почувствовала, как стихия рвется наружу на гребне ее возбуждения.

Она с силой загнала ее поглубже, подавила.

(и этого я делать не буду)

Она пересекла дорогу, не обернувшись на униженно распростертую бормочущую женщину. Через дорогу начинались поля, заросшие высокой травой, уже посеребренной октябрьским солнцем, но не растерявшей свои ароматы.

(куда я иду?)

Она пока не знала.

Но в руки им она уже никогда не дастся.

ЧАРЛИ ОДНА

В общих чертах о случившемся сообщили в тот же вечер в позднем выпуске теленовостей, но подробностями американцев побаловали только на следующее утро. К тому времени всю собранную информацию уже можно было преподнести в виде того, что американцы с нетерпением ждут, называя это словом "новости", хотя на самом деле они жаждут услышать "интересную историю" — непременно с завязкой, развитием и определенной развязкой.

История, которую Америка узнала за чашкой кофе в передачах "С добрым утром, Америка" и "Утренний выпуск новостей" компании Си-би-эс, была следующей: террористы забросали бомбами сверхсекретный научный центр в Лонгмонте, штат Виргиния. Какую группировку представляли террористы, пока выяснить не удалось, однако три организации поспешили заявить о своей причастности — экстремистская японская "Красная бригада", группировка Хафади, отколовшаяся от "Черного сентября", и местная группа под неожиданным броским названием "Воинствующие метеопаты Среднего Запада".

При том, что не было доподлинно известно, кто организовал нападение, для репортеров, похоже, не составляло тайны, каким образом нападение было осуществлено. По поручению террористской организации бомбы подложил некий Джон Рэйнберд, индеец, ветеран вьетнамской войны, оказавшийся двойным агентом. Он погиб — то ли случайно, то ли покончил с собой в конюшнях, где произошел первый взрыв. Согласно одной версии, Рэйнберд задохнулся в дыму, пытаясь освободить лошадей из горящих конюшен; в связи с этим, как и следовало ожидать, комментатор прошелся насчет трогательной любви террористов к животным, чего нельзя сказать об их отношении к роду человеческому. Двадцать жизней унесла разыгравшаяся трагедия; сорок пять человек получили ранения, из них десять серьезные. Всех выживших "взяло под свою опеку" правительство.

Вот как была преподнесена история. О Конторе никто и словом не обмолвился. Все обошлось.

Если не считать одной заминки.

— Меня не интересует, где она, — сказал новый шеф, возглавивший Контору. Разговор происходил через месяц после грандиозного пожара и исчезновения Чарли. Первые десять дней, когда схватить ее не составило бы труда, жизнь Конторы была сплошным хаосом; она и поныне не вошла в русло. Новый шеф, вернее шефиня, довольствовалась первым попавшимся столом; ее собственный прибудет только через три дня. — И меня не интересует, что она способна натворить. Мы имеем дело с восьмилетней девочкой, а не с Джеймсом Бондом в юбке. Долго скрываться она не может. Ее надо найти и ее надо уничтожить.