Джек Финней - Меж двух времен

Последовало долгое молчание. Я был ошеломлен. Всю жизнь я считал себя маленьким человеком и к тому же много лет хранил в неприкосновенности детскую уверенность в том, что люди, которые нами управляют, знают больше нас, видят глубже нас и вообще умнее и достойнее нас. Только в связи с войной во Вьетнаме я понял наконец, что важнейшие исторические решения принимаются подчас людьми, которые на деле нисколько не осведомленнее и не умнее остальных, что собственные мои суждения и взгляды могут быть ничуть не хуже, а то и лучше, чем у деятелей, принимающих самые ответственные решения. Но какие-то остатки прежнего благоговения, преклонения перед власть имущими все еще жили во мне — и сейчас, перед столом Эстергази, в напряженной, выжидательной тишине, я сам не мог поверить, что некий ничтожный Саймон Морли возьмет да и поставит под сомнение решение совета. И суждение вашингтонских инстанций, одобривших это решение.

И тем не менее я знал — другого пути нет. И не собирался искать его.

Однако заговорил я путано, невразумительно, да и начал, видимо, с самого банального из всех мыслимых возражений:

— Вернуться в прошлое, чтобы преднамеренно дискредитировать Джейка? Разрушить его жизнь? Имею ли я… э-э… имеет ли кто-нибудь такое право?

— Да ведь он давным-давно умер, Сай, — ответил Эстергази мягко, будто обращаясь к дурачку, которого грешно обижать. — Теперь важны наши нынешние интересы.

— Там, где мы с ним встречались, он остается самым что ни на есть живым.

— Это так, но, Сай, люди нередко идут и на большие жертвы, чем он. На благо своей родины…

— Его же никто не спросит!..

— И тех не спрашивают: призывают в армию, и весь разговор.

— А может, следовало бы спросить?..

Он искренне не понимал меня.

— Что вы хотите этим сказать?

— Хорошо ли заставлять человека вопреки его воле идти в армию и убивать других людей?

Они таращились на меня, словно впервые видели. Все, о чем я говорил, до них попросту не доходило, и я осознал, что начал спор не оттуда, откуда следовало бы.

— Полковник Эстергази, Рюб, мистер Фессенден, профессор Мессинджер! Выслушайте меня. Годится ли… Вправе ли мы переделывать прошлое? То есть кто может знать, надо ли его переделывать? Кто может быть уверен в этом?..

— Да все мы, вместе взятые, черт вас возьми! — вскипел Эстергази. — Не станете же вы отрицать, что Куба — территория в составе Соединенных Штатов — лучше, чем Куба — коммунистическое государство в ста сорока километрах от наших берегов?

Я неуверенно пожал плечами.

— Да нет, не стану. В конце концов мое личное мнение не имеет значения, я вполне могу и ошибаться. Но кто может с уверенностью утверждать, что Куба в будущем составит для нас угрозу? Маленькая страна, не сделавшая нам пока ничего плохого…

— Но ведь они пытались! Пытались или нет?.. — Эстергази почти кричал.

Подчеркнуто вежливо, с явным намерением усмирить страсти, Фессенден напомнил:

— Ракетный кризис…

— Ну, допустим, — ответил я. — Хоть Роберт Кеннеди и утверждал, что это военные пытались навязать его брату мысль об опасности, а на деле она была не так уж и велика. Но я не собираюсь встревать в споры о Кубе. Кто бы там ни оказался прав, я считаю, что ни у кого в целом свете недостанет божественной мудрости переустроить настоящее, переделывая прошлое. Это уж слишком! Да вы сами взгляните непредвзято на то, что происходит. Ученые совершают фантастические открытия, и на эти открытия немедля накладывает лапы группа, нет, горстка людей, решающих все за всех. Наука открывает способ расщепить атом, а они тут же решают, что лучшее применение новому открытию — испепелить Хиросиму!..

— А вы считаете, что это не так? — холодно спросил Эстергази. — Или мы должны были обречь сотни тысяч американских солдат на смерть на берегах Японии?

— Да не знаю я! И никто не знает. И самые ответственные из решений принимаются людьми, которые тоже не знают. Они только думают, что знают. Они, видите ли, знают, что допустимо и необходимо отравить атмосферу радиоактивными осадками. Они знают, что использовать открытия генетиков надо для того, чтобы вызвать к жизни новые ужаснейшие болезни. И они не считают нужным испросить согласия у остальных девяноста девяти целых и девяносто девяти сотых процента живущих на Земле людей. А сегодня еще один ученый, доктор Данцигер, сделал еще одно великое открытие — и вот он сидит дома, вынужденный уйти в отставку, и ему не позволено решать, что и как с этим открытием делать. А вам — вам все позволено. Вы опять уже знаете, что лучшее применение новому открытию — уничтожить Кубу Фиделя Кастро. А откуда вы это знаете? "Кто дал горстке людей, которые уже отравили все вокруг, которые имеют реальную возможность смести с лица земли весь род людской, право контроля над судьбами и будущим человечества? Ведь мы, большинство человечества, и имен-то этих людей не слышали, не говоря уж о том, что мы их не выбирали!..

Я поочередно оглядел всех присутствующих и понизил голос.

— Даже если вдруг вы правы, в чем я лично сомневаюсь, посмотрите, куда это поведет дальше. Ко все более значительным переменам в истории, к тому, что кучка генералов примется переписывать прошлое, настоящее и будущее, подгоняя их под свои представления о пользе человечества. Нет, джентльмены, увольте — я отказываюсь.

У Эстергази ноздри напряглись от ярости так, что края их побелели прямо на глазах. Он стиснул зубы и со свистом втянул полную грудь воздуха, намереваясь, видимо, разнести меня в пух и прах. Рюб тоже заметил приближение грозы и, прежде чем Эстергази открыл рот, проговорил:

— Позвольте мне!..

В голосе его явственно прозвенели нотки приказа, и я не без удивления понял, что эта и есть приказ — приказ майора Прайена полковнику Эстергази. Выходит, я и понятия не имел об истинных взаимоотношениях среди руководящей верхушки проекта. Эстергази, подчиняясь, с усилием сжал губы. Рюб вновь повернулся ко мне и начал в спокойной, ровной манере, не подлаживаясь под меня, не стремясь успокоить, а просто-напросто разъясняя мне положение вещей — а там уж дело мое:

— Нам очень жаль, что ты отказываешься. Сегодня ты наш лучший исполнитель. Разумеется, мы продолжаем поиски новых кандидатов, и наши требования не стали ни на йоту легче. Тем не менее подходящие люди есть, и мы их ищем. Да и другие наши замыслы осуществляются понемногу. Успех сопутствовал не только тебе, Сай. Человек, который провел несколько секунд в средневековом Париже, сумел перенестись туда еще раз. Четыре дня назад мы вновь посетили Денвер 1901 года, правда, ненадолго. В Северной Дакоте нам не повезло, провалились и попытки у Вими и в штате Монтана. Еще более серьезная неудача подстерегала нас в Уинфилде, штат Вермонт. Наш человек добился полного успеха, перенесся в прошлое раз и другой, но из второго своего «путешествия» он не вернулся. Почему — этого мы не знаем, только догадываемся. К чему я клоню? Честно и откровенно скажу тебе, что мы сталкиваемся с серьезными, подчас весьма специфическими трудностями. Повторяю, ты, может статься, лучший работник из всех, какие у нас есть и какие будут. Не скрою, мы очень надеемся, что ты передумаешь… — Он сделал передышку, посмотрел на меня без тени улыбки, затем закончил тихо и бесстрастно: