Владимир Ильин - Профилактика

Вдруг меня кольнула неприятная мысль: а если все-таки он «вернется» прежним Всемогущим? Что ты с ним будешь делать? Стрелять в него снова и снова, пока в обойме не кончатся патроны? А иначе как остановить этого наивного романтика, задумавшего, ни много, ни мало, изменить весь мир?

И тут взгляд мой упал на Евангелие, распластавшееся на траве пачкой пожухлых, мятых листов, похожих на обрывки шкуры, которую сбросил после линьки какой-то мифологический зверь.

Ох, и достанется мне по возвращении в Центр, подумал я, доставая из кармана зажигалку.

Глава 14

Это было первое воскрешение, при котором я присутствовал.

Через час Олег начал дышать, вначале судорожно, взахлеб, словно только что вынырнул с большой глубины. Потом все реже и реже — пока дыхание окончательно не пришло в норму.

Между тем, я следил, как рана на груди постепенно затягивается, превращается в еле заметный шрам, а затем и исчезает вовсе. Кровь на рубашке, однако, осталась, и мне пришлось снять ее с Олега.

Наконец он дернул ногой, открыл глаза и с недоумением уставился на меня.

— Привет, — сказал я. — Как спалось, Олег Григорьевич?..

Парень одним рывком сел, потом встал на ноги. С нескрываемым удивлением принялся обозревать себя. Потом стал озираться вокруг.

Действительно — словно только что на свет народился.

— Что с тобой случилось? — спросил я. — Ты хоть что-нибудь помнишь?

— Нет, — тихо сказал он. — А вы кто?

Слава богу, подумал я. Кажется, процесс воскрешения прошел как надо. Главное — что в «пустышку» он не превратился. Если только, конечно, не притворяется.

— Меня зовут Альмакор, — сказал я. — Альмакор Павлович, если тебе угодно. Не помнишь меня? Знакомый я твой. Проходил случайно мимо, гляжу — валяешься под березой, как пьяный. Или на солнце перегрелся. Дай, думаю, приведу парня в чувство. Кстати, это не ты вон тех коров пас? Смотри, упустишь, разбегутся, потом ловить до темноты будешь. Ты где живешь-то?

— Я... я не помню, — сказал растерянно Олег. — А что это за местность? Где мы?

— О-хо-хо, — притворился удрученным я. — Стало быть, у тебя действительно память отшибло? Может, тебе кто-то по голове дубиной шарахнул? То-то я смотрю, ты весь в крови. — Я показал на красную тряпку, в которую превратилась рубашка Олега. — Ладно, придется мне тебя домой отвести. Тебе повезло. Я тебя уже раньше встречал, так что знаю, где ты живешь, пастух... И коров я тебе помогу догнать до Шихина. И знаешь, что я тебе советую, парень?

— Что? — спросил Богданов, машинально ощупывая свое тело, словно сомневаясь в его наличии.

— Ни в коем случае не обращайся к врачам, — заговорщицки подмигнув ему, сказал я. — Врачи у нас — звери, так и норовят любого, у кого крыша чуть-чуть сдвинулась, упечь в психушку!.. Ты лучше осматривайся да запоминай все, что я тебе рассказывать буду... А еще лучше, если вообще будешь молчать, как рыба. Наберешься знаний — тогда и заговоришь.

— Молчать? А как же я буду разговаривать с отцом и с мамой? — удивился он.

Я уже догадался, что случилось с Олегом.

Видимо, в его теле возродилось сознание другого Олега Богданова. Из другого варианта его судьбы. Того, где он, возможно, рос в нормальной семье. Возможно, в той реальности у него никогда не было сестры и он не убивал ее своим проклятием. И, соответственно, никогда не догадывался, что может быть добрым волшебником.

Круговерть.

Скорее всего, он, как и я, стал тем редким исключением, на которое обычный механизм действия «бессмертия» не распространяется. Он еще не знал, что отныне ему суждено ежедневно просыпаться в новой роли. Хотя, возможно, с ним Круговерть будет поступать иначе. Например, даст ему жить в каждом варианте не день, а неделю. Или месяц. Или год.

Дай-то Бог, как говорится...

А пока главное — помочь ему вжиться в новую «шкуру».

И я принялся «рассказывать» Олегу про него самого. В ход я пустил на ходу сочиненную историю о том, что его, видимо, хватил солнечный удар, из носа хлынула кровь, и он потерял сознание, а падая, ударился головой, и отшиб себе ту часть мозга, где располагается память. В результате воспоминания у него не то чтобы полностью вылетели из головы, но сильно исказились и смешались с подсознательными желаниями.

Легенда эта была шита белыми нитками, но Олег еще не пришел в себя настолько, чтобы усомниться в правдоподобности моих слов.

Самым трудным было убедить парня, что он должен продолжать играть роль немого. Пришлось рассказать ему про гибель сестры — разумеется, ни словом не упомянув, в чем была истинная причина этой трагедии. А больше всего я упирал на то, что сейчас ему надо принять факты своей биографии (в моем изложении) за основу, а там, глядишь, память сама к нему вернется.

Олег выслушал меня, а потом сказал:

— Я не знаю, как было раньше, но я больше не хочу пасти коров.

— Почему?

— Надоело. Что ж мне — всю жизнь пастухом работать, по-вашему? Я, может, учиться хочу...

— Олег, — тронул я за локоть своего спутника. — Ты погоди так резко рубить-то. Во-первых, обвыкнись немного. А во-вторых, не стоит начинать новую жизнь с отказа от своих прежних обязательств. Я понимаю, что тебе сейчас все в диковинку, но твоя главная задача — не менять мир под себя, а приспосабливаться к нему. Теперь это твой дом, и тебе в нем придется жить долго-долго...

Он ничего не сказал, а я посчитал, что инструктаж окончен, и мы стали готовиться к возвращению «домой».

Вещи Олега мы выстирали в одном из искусственных прудов, попавшихся на дороге — хорошо, что кровь еще не успела засохнуть. Конечно, из белой рубашка стала пятнисто-бурой, но это уже не имело значения.

Потом мы принялись собирать коров. Если бы кто-то видел, как два типа, явно никогда не имевших дела с укрощением домашнего скота, тщетно пытаются с помощью выломанных из березняка дрынов построить стадо в походный порядок, то он мгновенно скончался бы от смеха, вопреки чуду бессмертия.

Наконец с горем пополам мы погнали несчастных животных в направлении поселка.

К счастью, завидев издали своих коров, хозяева стали выходить нам навстречу и облегчили нашу задачу по переправе стада через речушку.

Видимо, люди в поселке до сих пор не привыкли к тому, что парень, которого они знали с детства, утратил дар речи, потому что одна бойкая на язык бабулька крикнула Олегу:

— Олежка, а ты че ж так рано скотину пригнал? Времени до захода солнца еще много, паслись бы себе да паслись!..

Олег раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, но я вовремя ущипнул его за руку: мол, молчи, немой. И взял на себя роль его пресс-секретаря:

— Так у них же вымя-то не бездонное, бабуль, — сказал я. — Того и гляди лопнет от молока... Вот и пришлось пораньше возвращаться.