Николай Романецкий - Зуп на краю дороги

А потом он вдруг шевельнулся, повернул голову и потрясенно сказал:

- Рута?!

Она подошла, положила ему руки на плечи, прижалась к его груди, так, как прижималась после утренних возвращений "с рыбалок". И замерла.

- Рута! - потрясенно прошептал он, оторвав ее от себя. - Как ты тут очутилась? Ты что, шла за мной?

Только сейчас она заметила, насколько он грязен. Рыжие волосы на голове его стояли колтуном, а лицо было покрыто самой настоящей коркой. Рядом валялся обгоревший рюкзак. Похоже, Рэдрик шел сюда какой-то другой, своей дорогой, и ему от Зоны досталось изрядно. Вздохнув, Рута достала из кармана комбинезона носовой платок, поплевала на него и принялась счищать корку с лица мужа.

Рэдрик стоял перед ней, зажмурившись, и на его физиономии было такое счастье, что сердце Руты зашлось от нежности.

- Ты что, - повторил он дрожащим голосом, - шла за мной?

- Да, - сказала она. - Я пришла за тобой.

Корка отскакивала пластами, с легким потрескиванием, как листья от свежей капусты, и обнаружились под нею покрытые свежими царапинами щеки, а он все стоял, зажмурившись, и повторял: "Ты пришла за мной..." И раз, и другой, и третий. Потом он спросил, по-прежнему не открывая глаз:

- Но почему же я тебя не заметил? По дороге сплошные открытые места.

- Ты ушел сюда неделю назад. Я побывала у Барабаша. Он дал мне карту и рассказал, как дойти.

На этот раз он глаза открыл:

- Значит, неделю? У меня тут и минуты еще не прошло. Впрочем, чему я удивляюсь? Это же Зона!.. Хотя погоди-ка! - У него дрогнули губы. - Ты пришла одна?!

- Да.

- Но как же ты миновала мясоруб...

Он не договорил, глаза его расширились, челюсть отвалилась.

- О дьявол! - воскликнул он, глядя ей за спину.

Она оглянулась. Сзади, в трех шагах, стояла Мартышка. На ней была ночная рубашка, белая с бледно-голубыми цветочками, до пят, с длинными, скрывающими ладони рукавами - та самая, в которую Рута нарядила ее вчера, перед тем как передать дочь под опеку бабы Кати и спуститься в гараж. Солнце заливало Мартышку ослепительным светом, а белая рубашка-балахон делала похожей на спустившегося с неба ангелочка. Вот только поросшая бурой шерстью мордашка подкачала да огромные, переполненные печалью глаза. Не могло быть у ангелочка подобной мордашки и подобных глаз.

- Боже! - воскликнул Рэдрик. - Мария...

- Я не хочу больше так играть, - сказала Мария скрипучим голосом. - И не хочу, чтобы ты уходил на свои рыбалки.

Слова сползали с коричневых губ тягуче-медленно, чередуясь с длинными-предлинными перерывами, искаженные странным акцентом. Как будто она говорила на чужом, да к тому же еще и отвратительно выученном языке.

- Я... не... хочу... чтобы... мама... плакала... по... ночам... - Она сделала разделявшие их шаги и уткнулась мордашкой в материн бок. - Я... не... хочу...

И тогда Рута выронила носовой платок, осторожно положила ладонь на шершавую головку, посмотрела на Рэдрика. Тот, в свою очередь, глядел на дочь. Слезы уже проделали на его грязных щеках две узкие дорожки.

- Простите меня... - Он уткнулся Руте в плечо.

И тут же невидимый великан вновь стиснул ей грудь, сердце провалилось в самый низ живота, и она в страхе закрыла глаза.

Открыла она их, когда Рэдрик вновь воскликнул:

- О дьявол!

Вокруг уже не было никакого карьера. Они стояли на обочине пустынной дороги. Как будто приехали на пикник. Справа тянулись густые деревья, заросшие еще более густыми кустами, и где-то там прятались оба автомобиля Шухардиных. Если их еще не нашли те жабы... Нет, не нашли, иначе бы они тоже были тут, стояли бы возле патрульной машины, мусоля свои сигаретки, скалясь и поглядывая в сторону кладбища.

Это же Зона, вспомнила Рута. А потом почувствовала под своей ладонью вместо привычного грубо-шершавого что-то мягко-льняное, опустила глаза и вскрикнула: на нее смотрело залитое слезами незнакомое личико. Впрочем, нет - знакомое. Да еще как знакомое!.. Она уже видела это личико и не раз - на своих детских фотографиях видела, в своих взрослых снах, в своих несбыточных мечтах.

Это было слишком даже для пикника, и Рута с глухим стоном опустилась на обочину.

6. Мария Шухардина, 15 лет, выпускница средней школы

Если бы Мария была Милкой Железняк или, скажем, Ленкой Комаровой, она бы бежала сейчас домой вся в слезах и, ничего не видя вокруг, судорожно прижимала бы ко рту мокрый носовой платок. Но, во-первых, Мария родилась от Рэдрика Шухардина, Рэда Бешеного. И, во-вторых, Мария была в прошлом Мартышкой. А потому она шла по тротуару, высоко подняв голову. И только прикушенная верхняя губа могла бы сказать окружающим, как дочке Шухардина сейчас плохо. Однако, чтобы понять это, окружающие должны были знать Марию, как знала ее мать.

На улице было не слишком многолюдно. Город с годами пустел чем дальше, тем больше. Скоро здесь и вовсе останутся одни местные. Говорят, в Институте теперь насчитывается едва ли десятая часть от работавших в былые времена. Да и военных в городе явно поубавилось. Впрочем, ничего удивительного в подобных тенденциях нет: с изучением влияния теперешней Зоны на жителей Хармонта может справиться и очень небольшое количество ученых. Так, во всяком случае, утверждают школьные учителя... Вот только с отъездом прикомандированных к Институту работы для местных остается все меньше и меньше. Конечно, если бы отменили закон об эмиграции, людям стало бы попроще. Но кто же его отменит!.. Уж от ООН-то такого подарка не дождешься: мир боится хармонтцев, как зачумленных. И никогда их к себе не пустит.

Двери "Борща" были распахнуты настежь, и Мария не устояла, купилась на это гостеприимство. "Борщ" в последнее время тоже не мог похвастать наплывом посетителей. Украшенные витражами оконные стекла создавали в зале полумрак, однако света не зажигали наверное, из экономии. За столами кое-где сидели, но для не привыкших к полумраку глаз сидящие выглядели таинственными темными фигурами без лиц - словно живые куклы в снах, - и Мария не стала тут задерживаться, прошла прямо к длиннющей (память о благодатных прошлых временах) стойке, перед которой ровной шеренгой выстроились пустые табуреты.

Тетка Дина, одетая в ослепительно белую блузку, находилась на своем месте. Стояла за стойкой, лениво протирала стаканы, бросая в зал невеселые взгляды.

- Здравствуй, Мария!

- Здравствуйте, тетя Дина!

- Тебе, как всегда?

Не дожидаясь ответа, тетка Дина налила в высокий бокал, украшенный старинным гербом Хармонта, апельсинового сока, ловко наполнила коричневыми шариками вазочку для мороженого. Мария споро взгромоздилась на табуретку, взяла маленькую изящную ложечку.

- Как мама и отец? - Тетка Дина вернулась к своим привычным занятиям - протиранию бокалов и бросанию взглядов.