Николай Томан - Просчет мистера Бергоффа

Плотный высокий Гарри Бендж, секретарь Бергоффа, выглядел более представительно. Просторный светлый костюм его был сшит у хорошего портного, с широкого лица не сходила добродушная улыбка, в зубах курилась сигара. Произвел он на меня впечатление не столько ученого, сколько преуспевающего бизнесмена.

Эрл Бергофф произнес по-английски приветственную тираду. Бендж перевел ее на русский язык.

- Мы совершили длинное путешествие, дорогой мистер Птицын, - счастливо улыбаясь, произнес он, - чтобы посмотреть на ваши чудеса, слух о которых достиг наших Штатов.

Отдав этим дань вежливости, профессор Бергофф тотчас же приступил к делу. Он осведомился о средней годовой температуре Прикаспийских полупустынь, о количестве осадков, направлении ветров и составе почвы. Бендж уже не так бойко, как вначале, перевел и его вопросы и мои ответы. При этом я заметил, что он неточно переводит некоторые специальные термины, и усомнился в его ученой компетенции.

Зная английский язык, я раза два поправил его, и на это обратил внимание Эрл Бергофф. Мне показалось даже, что он стал выражаться проще; я же, напротив, умышленно злоупотреблял научной терминологией и этим все чаще ставил Бенджа в затруднительное положение. Не прощая ему ни малейшей неточности, я всякий раз поправлял его.

- Я вижу, - заметил тогда профессор, приторно улыбаясь, - мистер Птицын неплохо знает английский язык. Попробуем в таком случае обойтись без переводчика, раз уж мистер Бендж оказался слабоват в русской словесности. "Не в русской словесности он слабоват, - подумал я, - а в науке". - Ничего не имею против, мистер Бергофф, - вслух произнес я.

- Очень приятно, что у нас нет расхождений по этому поводу, - профессор Бергофф снова улыбнулся и сделал какое-то странное движение головой, похожее на поклон. - Но, простите, пожалуйста, я должен осведомиться о вашей ученой степени.

- Я не имею ни докторской, ни кандидатской степени. Я простой агролесомелиоратор.

- Простой агролесомелиоратор? - удивился профессор и нервно пожал плечами. - Как же, однако, вы создали все это на мертвых песках, как написали книги, которые мне показывали в городе?

- Но ведь и все то, что вы видели в Советском Союзе, создано руками простых людей, - заметил я. - Все наши новые города, рекордные урожаи, новые, породы скота...

Профессор поморщился и сделал протестующий жест.

- Э, дорогой мой, это уже начинается политика, а я человек чистой науки. Слыхали вы что-нибудь о моей книге "Убывающее плодородие"?

- Книга эта - плод всей моей жизни, - сделав небольшую паузу, торжественно заявил Бергофф. - В ней обобщен не только опыт Соединенных Штатов, но и всего континента Америки. Совершенно бесспорными фактическими данными я доказал, что из года в год земли скудеют. Естественный процесс развития климата и ландшафта на земном шаре идет по пути иссушения. Степи приходят на смену лесу, пустыня на смену степи. У нас в Соединенных Штатах уже более четверти всех пахотных земель и пастбищ совершенно опустошено. "Черные бури" уносят у нас каждый год свыше трех миллионов тонн верхнего слоя плодородной почвы. Четыреста миллионов гектаров сельскохозяйственных полей страны подвержены выветриванию и смыву.

Лишь из вежливости слушал я своего гостя. Все это было мне не ново. Господа буржуазные ученые разговорами об "убывающем плодородии", как дымовой завесой, пытались скрыть от своего народа ту истину, что в условиях хищнической системы капиталистического хозяйства "естественный ход" умирания земли вызван деятельностью жадных стяжателей, разрушающих природные богатства и превращающих в бесплодную пустыню вчерашние леса, сады и пашни.

- В чем же причина этого? - спросил я.

Бергофф удивленно поднял на меня жиденькие рыжеватые брови. Вопрос этот, видимо, показался ему нелепым.

Не дождавшись ответа, я заметил:

- А ведь все это очень просто объясняется хищнической системой хозяйства в вашей стране. Всего два столетия понадобилось вашим соотечественникам, чтобы вырубить девственные леса Северной Америки, вытоптать ее прерии.

- Опять, кажется, начинается политика? - укоризненно покачал головой Эрл Бергофф.

Меня начал раздражать этот маленький кичливый человек в золотых очках. Но я спросил спокойно:

- Зачем же вы тогда приехали к нам? У нас ведь ни о чем немыслимо говорить, не касаясь политики, потому что политика в том смысле, в каком мы ее понимаем, - это сама жизнь. А наука не может быть оторвана от жизни, если только это подлинная наука.

Профессор Бергофф нервно теребил веточку жимолости, удивляясь моей прямолинейности.

- Мы приехали к вам, - наконец ответил он на мой вопрос, - посмотреть на ваше преобразование пустыни, как на аномалию в естественном ходе развития природы.

- Уже, значит, не как на чудо, а как на аномалию? - усмехнулся я.

- Да, - убежденно заявил Бергофф, и в голосе его зазвучали злые нотки. Закону убывающего плодородия подвержены все материки. Надеюсь, вы знаете, что в Австралии "пыльные бури" достигли таких катастрофических размеров, что геологи всерьез поговаривают о распылении австралийского материка. А вы тут, на ничтожном кусочке песков, хотите опровергнуть исторический ход умирания земли. Не слишком ли это смело?

- Нет, не слишком, - серьезно заметил я. - Когда опыт поставлен на площади в четыре с половиной миллиона гектаров Волго-Уральской равнины, ошибку в выводах можно считать исключенной. Не везде, конечно, эта территория покрыта такими садами, какие вы увидите у меня, но таких опорных пунктов в полупустынных степях становится все больше и больше. "Вековечное" же продвижение песков нами окончательно приостановлено. Мы сковали их густой зеленой сетью степных трав. Им негде разгуляться, они не соберутся больше в барханы, не пойдут в наступление на плодородные земли. Наоборот, мы теперь перешли в наступление на пески.

Профессор Бергофф слушал меня рассеянно. Казалось, все это его не очень интересовало.

- И все же, - заметил он упрямо, - участок опыта слишком мал в сравнении с разрушительными силами природы, действующими на всей планете. К тому же ваш опыт единичен.

- Ошибаетесь, он не единичный и не первый. Разве вы не знаете об опытах Докучаева в Каменной степи, под Воронежем? - удивился я.

- Слыхал что-то, - пробурчал Бергофф. - Но ведь, в конце концов, и это всего лишь опыты.

- Нет, это уже и практика, - горячо возразил я. - В Каменной степи действительно происходили когда-то ужасы вроде тех, о которых вы только что рассказывали. В результате неправильного обращения с землей плодородные в прошлом черноземные степи постепенно теряли былую урожайность. Но когда Докучаев разгадал причины выветривания почв, он дал надежный способ борьбы с этим злом, заложив в Каменной степи полезащитные лесонасаждения. Все изменилось вокруг. Из года в год стало расти плодородие этой земли. Улучшился климат, увеличилось количество птиц и животных. Травопольная система хозяйства, введенная уже в наше время, невиданно повысила урожайность. Я мог бы рассказать вам и о преобразовании Сальской степи и о других землях нашей страны, которые совершенно изменены за последние годы советскими людьми, да полагаю, что хватит и этого. Прошу взглянуть хотя бы на наше "пустынное хозяйство".