Ховард Уолдроп - Город Одной Лошади

Вывалился еще один из греков. Неоптолем. Я еще ни разу не видел его так близко, но, минус благородство, он был вылитой копией своего отца Ахиллеса.

У него были глаза безумца.

Звуки воплей и боя стали подниматься вверх по дороге на холм, где греки уже кишели. Я почуял запах свежего дыма. Несколько греков из брюха Лошади начали растаскивать баррикаду у ворот. Открылась широкая дыра, греки рысью вбегали в нее, словно табун понесших скакунов.

Какой глупый сон. Я попытался проснуться.

Между сном и явью разницы не оказалось.

Это была реальность.

Я встал и пнул Лео ногой, чтобы он просыпался. Наши шлемы и оружие мы вчера оставили на стенах, пока ломали ворота. Безоружный, я не знал, что делать. Солдаты, вываливающиеся из брюха Лошади, все еще ковыляли неловко, словно от скрюченного положения внутри затекли их ноги. Если б у меня было подходящее оружие, хорошее время их завалить.

В соседнем дверном проеме мы с Лео увидели толстуху-жену бронзовых дел мастера в одной рубашке. Губы ее дергались, глаза широко открыты. Мы ринулись внутрь мимо нее и поискали оружие мужа — мне вспомнилось, что бронзовщика несколько недель назад мы потеряли в бою. Лео отыскал шлем и невзрачный меч. Из угла кухни жена вынесла мне иллирийский жавелин[2] (ужасно тяжелый) и щит (слишком легкий).

Казалось, снаружи раздаются голоса тысяч греков, толпой вбегающих в ворота мимо нашей двери и разливающихся по городу.

В дверном проеме вдовы Лео убил вторгнувшегося грека. Она что-то забормотала невнятно; выскочив наружу, мы услышали, как она заложила засов поперек двери.

Я помчался к Лошади, где орал и размахивал мечом Неоптолем.

Я был напуган. Но ведь это сражение, а я солдат, поэтому я побежал к нему, пытаясь думать о славе победы над сыном Ахиллеса. У Неоптолема сила оказалась бычья, и он просто сшиб меня на землю. Потом бросил на меня сверху короткий взгляд, увидел вшивый щит бронзовщика и зашагал прочь.

— Приам! — орал он. — Я иду за тобой!

Я стряхнул с себя пыль.

— Сноб, — пробормотал я ему в спину. Но с таким снаряжением не хотелось открывать ему свое царское происхождение.

Если он ищет царя Приама, ему надо пройти долгий путь. Я никоим образом не желал допустить, чтобы этот бешеный пес напал на царя; наверное, именно это имела в виду Кассандра. Лео куда-то исчез, и я остался единственным живым троянцем на виду. Из люка в брюхе Лошади появилась еще пара ног, как раз в тот момент, когда я пронырнул по трупам возле копыт и побежал по аллеям вверх ко дворцу.

Сделав кувырок, праздник продолжался с привкусом кошмара. Я слышал звуки ударов мечей о щиты, стало быть, хоть кто-то уже начал отбиваться. Куда ни глянь, по узким дорожкам бежали греки, греки выбирались из окон, вылезали из погребов.

Я миновал дом, где один из наших солдат (сын торговца оливковым маслом, я бился бок о бок с ним всего несколько дней назад) свешивался из окна с перерезанным горлом, кровь потоками стекала по стене. Я услышал, как внутри женщина стонет от гнева и унижения, а греческий солдат повизгивает от удовольствия.

Пронзительный крик. Греческий солдат пытается вырвать ребенка из рук молодой женщины. Она отбивается свободной рукой. Двумя домами ниже из окна со вздохом вырывается большой клуб пламени, освещая дорогу. Грек отвлекся зрелищем, и я вонзил жавелин ему в ухо, повернул дважды, вырвал и продолжал путь. Я услышал сладкий звук падения грека на камни мостовой и шлепанье сандалий убегающей женщины.

Я нырял через улицы, перебирался через низкие стены, всюду видя тела своих товарищей-солдат, безоружных и неподготовленных. Везде плакали женщины, кричали мужчины, горели дома. Неторопливо прошли два греческих солдата, делясь ломтем захваченного хлеба. Когда необходимо, я прятался, сохраняя себя для обороны дворца, в нетерпении, что так много времени у меня заняло, чтобы добраться до него.

Маленький человечек и громадная, странная фигура спешила вниз по одной из тропинок за домами. Я инстинктом понял, что они не греки. Мы разминулись, узнав друг друга в бледном свете наступающего дня.

Это Эней в капюшоне нес на спине своего отца, а рядом его сын Асциней. Он ничего мне не сказал, лишь бросил виноватый взгляд. Он бежит, спасая семью для лучшей участи, чем оборона Трои.

Пусть нам помогает Зевс.

Я повернул за угол и попал в тучу летящих стрел. Я отпрыгнул назад. Не знаю, были это наши стрелы или чужие, не хотелось быть убитым ни одной из сторон.

Когда я достиг дворца, то в воротах увидел Андромаху, жену Гектора. Она так крепко вцепилась в маленького Астианакса, что он вырывался, но смотрела она вниз по дороге. Увидев меня, она рванулась ко мне и сказала:

— Принц Короэбус, царь ушел в храм Зевса, но посмотри — жадные до крови греки волокут его обратно!

— Где Кассандра? — спросил я.

— В храме, — ответила она. И снова показала вдаль: — Помогите царю! — приказала она.

Неоптолем тащил Приама за бороду, тыча мечом в ребра. Я слышал, как стонет и плачет старый царь.

— Мне надо было позволить твоему отцу убить меня, когда я ходил просить тело сына! Он был благороден душой, твой отец! А ты — свинья!

— Заткнись и не болтай о моем отце! — заорал Неоптолем.

Я набежал на него, воздев свой жавелин, но он так развернул Приама, что я не видел, как мне рубануть его.

— Ты хуже, чем свинья! — , закричал Приам. И взвыл, когда его рванули за бороду. Я теперь только увидел, что у Приама отрублена рука и брызжет всюду кровью.

— Снова ты! — засмеялся Неоптолем, увидев меня. — Ты даже не снарядился к бою, — презрительно сказал он.

— Ты хочешь взамен бороться со стариком? — спросил я.

— Царь — всегда добыча.

— Я сын царя Фригии, — ответил я. — Бейся со мной!

— Возьми мой шлем, — сказал мне Приам. — Я побежден. Теперь мне остается только умереть.

Но я никак не мог подобраться близко.

Они двое боролись, исполняя что-то вроде танца. Думаю, сын Ахиллеса не ожидал, что старый царь окажется так силен. Я изготовил свой жавелин, но никак не мог найти момент. Потом Приам увидел свою невестку в дворцовых воротах.

— Андромаха, беги! — прокричал он царский приказ.

— Андромаха? Жена Гектора? — Я увидел специфический блеск в глазах Неоптолема. Похоть. Но оказалось, это глубоко извращенная похоть. Ему наскучила возня с Приамом, поэтому он ткнул ему мечем в ребра и свалил его, потом вырвал дымящийся кровью меч. Неоптолем был аккуратен — Приам не издал ни звука.

Горе просто пронзило меня — он был добрым и благородным царем, гостем и другом моего отца. Глядя в его глаза, уже безжизненные и стекленеющие, я снял с него шлем, надел на голову и взял его меч.