Игорь Росоховатский - Виток истории

— Мат, — сказал Тор I, не повышая голоса, и мы все увидели, как на боковом щите впервые за всю историю «ВМШП» загорелась красная лампочка — знак проигрыша.

Да, мы кричали от восторга, как дикари, хотя еще ничего не понимали. То, что мы узнали потом, по удивительности превзошло все наши самые смелые догадки.

А сейчас несколько человек подбежали к директору, подняли его на руки, начали качать. Тор I взлетал высоко над нашими головами, но на его лице не было ни радости, ни торжества. Оно было озабоченным. Вернее всего, он в это время обдумывал план работы на завтра. Когда его подбрасывали повыше, он замечал окружающее и растерянно улыбался. Какая-то лаборантка показала «нос» машине.

Мы уже почти примирились с ним, готовы были уважать его и восторгаться необыкновенными способностями. Но прошло всего три дня, и неприязнь вспыхнула с новой силой.

Валя Сизончук по справедливости считалась самой красивой и самой гордой женщиной института. А я считал ее и самой непонятной. Она окончательно утвердила меня в этом мнении на праздничном вечере перед Первым мая.

Я стоял с Валей, когда в зал стремительно вошел Тор I, ведя под руку запыхавшегося Мих-Миха и что-то доказывая ему. Я видел, как Валя вздрогнула, слегка опустила плечи, словно сразу стала ниже ростом, беззащитнее. Она растерянно и невпопад поддерживала разговор со мной. А когда объявили «дамский вальс», ринулась к Тору I через весь зал.

— Пойдемте танцевать, ТВ!

«ТВ»!.. Она предала нас, назвав его так, как он нам тогда предлагал. Она смотрела на него сияющими, откровенно восхищенными глазами. Она раскрылась перед ним сразу, как плес реки за поворотом. Нам неудобно было смотреть в эту минуту на Валю. Мы смотрели на директора.

Что-то дрогнуло в его лице. В холодных изучающих глазах открылись две полыньи с чистой синей водой. Словно тонкие девичьи пальчики постучали в эту непонятную закрытую душу, и в дверях на миг показался человек. Выглянул и скрылся. Дверь захлопнулась — он натянул на свое лицо невозмутимость, как маску. Пожал плечами:

— Я плохо танцую.

— Иногда люди танцуют, чтобы поговорить.

Валя была чересчур откровенной. Сказывалась ее самонадеянность. Ей никто из мужчин никогда ни в чем не отказывал.

Тор I повел себя самым неожиданным образом.

— О чем говорить? — пренебрежительно протянул он. — Если вы хотите оправдаться за небрежность в последней работе, то напрасно. Приказ о выговоре я уже отдал.

Он говорил громко и не беспокоился, что все слышат его слова. А затем повернулся к собеседнику, продолжая прерванный Валей разговор.

Валя быстро пошла через весь зал к двери. Наверное, так ходят раненые. Я пошел за ней, позвал. Она посмотрела на меня неузнавающим взглядом. Для другой то, что произошло, было бы просто горькими минутами обиды, а для Вали — жестоким уроком.

Она побежала по лестнице, не глядя под ноги. Я боялся, что вот-вот она споткнется, покатится по ступенькам.

Догнал я ее у самой двери. Вложил в свой голос все, что чувствовал в ту минуту:

— Валя, не стоит из-за него… Он гнилой сухарь. Мы все — за тебя.

Она зло глянула на меня:

— Он лучше всех. Умнее и честнее всех вас.

Она оставалась самой собой. Я понял, что ничего не смогу с этим сделать. И еще понял, что никогда не прощу этого Тору.

С того вечера я перестал замечать директора. Приходил только по его вызову. Отвечал подчеркнуто официально. Так поступали и мои друзья.

А Тор I не обращал на это никакого внимания. Он вел себя со всеми и с Валей так, как будто ничего не произошло, по-прежнему вмешивался во все мелочи.

Издавна в нашем институте установилась традиция — влюбленные рыцари ранней весной преподносили девушкам мимозу, а те, не чуждые тщеславия, ставили букеты в лабораториях, так что сильный запах проникал даже в коридоры. Тор I распорядился заменить мимозу подснежниками, и добрейший Мих-Мих сначала познакомился с благословлявшими его старушками — продавщицами подснежников, а потом, тысячу раз извиняясь, начал исполнять приказ директора в лабораториях — менять цветы в вазах. Тут вместо добрых пожеланий его встречали язвительными шуточками вроде:

— Какую долю от продажи подснежников получает директор?

— Приоритет родной природы?

Или невинным голосом:

— Правда, что у директора болит голова от сильного запаха?

Больше всех старался Саша Митрофанов.

Это продолжалось до тех пор, пока директор не объяснил:

— Фитонциды мимозы влияют на некоторые опыты.

И Саша понял, почему два дня назад неожиданно не удался выверенный опыт с заражением морских свинок гриппом.

По-настоящему мы поняли цену директору на заседании Ученого совета. Доклады по работе лаборатории начал Саша Митрофанов. Он рассказывал о наблюдениях за прохождением нервного импульса по волокнам разного сечения. Известно, например, что у спрута к длинным щупальцам идут более толстые нервные волокна, чем к коротким. Чем толще нервное волокно, тем быстрее оно проводит импульс. Благодаря этому сигнал, посланный из мозга спрута, может одновременно прийти на кончики коротких и длинных щупалец, чем и обеспечивается одновременность действия.

Саша рассказал о серии тонких остроумных опытов, проведенных в его лаборатории, о том, как была уточнена зависимость между толщиной волокна и скоростью импульса, о подготовке к новым опытам.

Директор слушал доклад Саши очень внимательно. Казалось, он старается запомнить каждое слово, даже шевелит губами от усердия. А иногда его глаза медленно угасали, углы рта опускались. Но затем он спохватывался и снова придавал своему лицу выражение пристального интереса. Когда Саша закончил доклад, все посмотрели на директора. От того, что скажет Тор I, зависит последний штрих в мнении о нем.

В тишине отчетливо прозвучал бесстрастный голос:

— Пусть выскажутся остальные.

Он слушал их так же, как Сашу. А потом встал и задал Митрофанову несколько вопросов:

— Какова оболочка у волокон разной толщины и зависимость между толщиной оболочки и сечением волокна? Учитывалась ли насыщенность микроэлементами различных участков волокна? Почему бы вам не создать модель нерва из синтетических белков и постепенно усложнять ее по участкам?

Не то чтобы эти вопросы зачеркивали всю работу, проведенную в лаборатории Митрофанова. Они и не претендовали на это, особенно по форме. Но Тор I наметил принципиально новый путь исследований. И если бы лаборатория Митрофанова шла по этому пути с самого начала, то работа сократилась бы в несколько раз.

С того времени я начал внимательно присматриваться к директору, изучать его.