Песах Амнуэль - В пучину вод бросая мысль...
«Так ведь легко сойти с ума, — подумал Фил. — Приступ конспирологии. Чтение мыслей, чтение клеток»…
Если бы кто-нибудь научился это делать, разве они не поняли бы, встречаясь чуть ли не каждый вечер?
Сколько времени они провели за продолговатым столом в квартире Кронина и на диванах в гостиной Эдика, и у Фила тоже они встречались неоднократно, и даже к Вере пару раз заглядывали? А к Лизе и Мише не приходили никогда — Миша не доверял своей дражайшей половине, понимая, что каждый, кто является к нему в дом, сразу становится предметом обсуждения в торговом зале магазина готовой одежды фирмы «Лес», где Роза Бессонова работала третий десяток лет и потому считала, что каждый продавец, находившийся в ее подчинении, обязан все знать о ее домашних проблемах. У Лизы они тоже не собирались ни разу — она не хотела, чтобы о существовании группы знали родители. Дина Игоревна была женщиной дотошной — даже ничего не понимая ни в висталогии, ни в философии, она хотела, чтобы дочь рассказывала ей обо всем, что делала на работе — не подруги и сплетни ее интересовали, точнее, не только они, но детали размышлений, резюме прочитанных дочерью статей, словом, все, чем жила Лиза, было матери интересно, и потому обрушивать на нее еще и проблемы борьбы с мировым терроризмом, было просто недопустимо.
Сколько же времени? Чуть больше двух лет. Так много и так мало…
Бросив блюдце и чашку в раковину, он сел к компьютеру и раскодировал протокольный файл их первого собрания. Дата стояла: 23 июля 2002 года. Два года и два месяца назад.
«Цель создания исследовательской группы, официально названной Общественной лабораторией передовых направлений науки (ОЛПНН), — поиск нетрадиционных методов борьбы с террористической деятельностью. Группа организована на грант, выделенный целевым назначением подкомитетом Президиума РАН».
Самое поразительное заключалось в том, что на самом-то деле Гущин несколько запоздал с предложением гранта. А может (даже наверняка!), в Академии не придавали значения ни висталогии, как научному направлению, ни призыву, брошенному еще осенью 2001 года — буквально через месяц после трагедии в Соединенных Штатах.
Филипп тогда переживал собственную драму — еще не прошло и полугода после того, как Рая забрала Максима и уехала к тетке в Благовещенск. Жили они действительно плохо, но ведь не его в том была вина, он крутился на двух работах — точнее, вел в приличных фирмах одновременно два курса по развитию творческих способностей, по его личным представлениям зарабатывал неплохо, и Рая тоже получала около тысячи в своей конторе. Можно было жить. Просто она разлюбила, вот и все. Рая от себя сбежала, а не от Фила, решила, видимо, что закончился какой-то этап ее жизни, а муж стал как бы символом прошедшей юности.
Когда Рая улетела в Сибирь, Фил не только ее понять не мог, он перестал понимать простые человеческие стремления, ему казалось, что нелогично, неправильно поступают все люди. Он отказался от трех выгодных предложений и отменил два им же с трудом «выбитых» семинара, потеряв на этом кучу денег. С утра до вечера перечитывал старые конспекты, будто перестал доверять собственным знаниям. Он учился висталогии у Николая Евгеньевича на одном из тех семинаров, которые тот проводил в начале девяностых в Московском Доме ученых.
Вирус висталогии проник в его кровь и, как пепел Клааса, стучал с тех пор в его сердце. Больше десяти лет он занимался этой уникальной наукой — прошел полный курс, понял, что вряд ли станет решателем задач, не хватало терпения, а вот преподавать висталогию новообращенным — это он мог и этим с тех пор занимался, зарабатывая на хлеб.
— Висталогия, — говорил он слушателям на первых лекциях, — это как взгляд с высоты на огромное поле, которого не было видно, пока вы не поднялись на самую высокую гору. Виста означает «открывшийся вид». Науки — все без исключения — развиваются, разрешая возникающие противоречия. Каждое новое открытие справляется со старым противоречием, но создает новое, и продолжается подъем на вершину. Создатель висталогии Роман Михайлович Петрашевский всю жизнь потратил на то, чтобы выявить закономерности развития научных систем — приемы и методы, с помощью которых можно делать открытия в любой науке. Еще в шестидесятых он начал собирать картотеку, записывая сведения обо всех открытиях — сотни тысяч карточек, сотни тысяч открытий Петрашевский систематизировал, прежде чем нащупал правильный алгоритм. Итог его жизни — книги «Алгоритм открытий», «Творчество — наука точная». По этим книгам мы будем учиться думать.
Когда из Бостона от Володи Петрова пришло посланное по всем вистовским компьютерным адресам предложение, Фил прочитал его и смахнул в корзину, даже не дав себе труда подумать. Он не был знаком с Петровым, но знал, что тот занимался висталогией еще с семидесятых, а переехав в Штаты, руководил тамошней висталогической ассоциацией. Что-то он предлагал по поводу террора… Фила это не интересовало.
Поздно вечером, уже собираясь спать, Фил включил телевизор. Показывали фильм о терактах в Нью-Йорке и Вашингтоне: не известные всем кадры пожаров в башнях-близнецах, а интервью с родственниками погибших. Только тогда Филиппа зацепило. Будто сам побывал в непредставимом кошмаре.
Он перекачал из корзины письмо Петрова и прочитал его более внимательно. Володя предлагал вистологам совместными усилиями придумать способ борьбы с терроризмом. Иначе чего стоим мы, голубая кровь научно-технического прогресса? Чего стоит наше умение придумывать новое в науке, если человечеству от этого ни жарко, ни холодно? Мы изобретаем и делаем открытия, а плодами пользуются такие, как Атта, как Бин-Ладен — сволочи, мразь, — и мы ничего не можем им противопоставить?
«Согласен», — написал Фил Петрову в ту ночь. На другой день получил первую информацию: вистологи в Штатах, Израиле, Германии и России, конечно, начали с создания базы данных — первое дело в любом поиске. Фил тоже подключился и пару недель просидел в Патентной библиотеке. Из транса его эта работа вывела. Фил даже возобновил два из четырех отвергнутых было предложений и начал читать новый курс — после одного из занятий к нему и подошел будущий дорогой куратор Вадим Борисович Гущин.
Вера как-то сказала: «Столько лет теорией занимаюсь, и впервые на нас Академия внимание обратила. Честно говоря, мне кажется это странным».
Кронин, заносивший в компьютер результат вечернего обсуждения, обернулся и сказал:
«Думаете, они могут взять наши идеи и каким-то образом присвоить?»
«Наши идеи, — пробормотал Миша. — Неужели у нас есть какие-то идеи?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});