Кшиштоф Борунь - Грань бессмертия (сборник)

— Машина, создающая роман?! — сеньора де Лима взглянула на Катарину почти возмущенно.

Это подействовало на моего «эксперта», как шпоры на коня.

— Я сказала, теоретически возможно. Возможно ли уже сейчас практически — не знаю! — ответила она тоном лектора. — Попытаемся сопоставить факты. Институт Барта располагает не только новейшей аппаратурой, но и является первым научным учреждением в мире, начавшим изучение нейродина. Профессор Боннар не только известный нейрофизиолог и психиатр, но и отличный кибернетик. Перед смертью Хозе Браго профессор Боннар поддерживал более тесные контакты с профессором Сиккарди — известным филологом и специалистом по машинному анализу текстов. А надо сказать, Спккарди был энтузиастом экспериментирования в области машинной поэзии. Быть может, вы помните известную историю с якобы новооткрытыми любовными стихами Гонзаги? — добавила она, сверкнув глазами.

Да Сильва глянул на Катарину, не скрывая удивления.

— Интересно… — сказал он возбужденно. — Так вы, сеньорина, думаете, что достигнуты уже столь значительные результаты?

— Уже в начальной стадии экспериментов с анализом музыкальных произведений в качестве мерила того, обнаружила ли машина истинные закономерности произведения, использовались попытки композиции новых произведений в стиле анализированных вещей. Это делали те же машины, синтезируя музыку с помощью фактора случайности, выполняющего роль воображения. Результаты поражали экспериментаторов. А ведь это было двадцать-тридцать лет назад! Трудно оценить, какие пути прогресса открывает нейродин.

— Так вы считаете, что Боннар просто-напросто дал машине приказ проанализировать произведения Браго и создать новые? — с недоверием спросил да Сильва.

— Конечно, все не так просто. Это очень трудный процесс, требующий сложнейших процедур и множества опытов. Но смысл его именно таков, как вы сказали.

— Я еще могу понять, когда говорят, что таким образом можно создавать музыкальные произведения или писать лирические стихи. В любой метафоре есть что-то от сюрреализма. Но я сомневаюсь, чтобы таким способом можно было создать поэму, а тем более написать рассказ или роман. Ведь это требует замысла, логической конструкции фабулы, знания человека и его жизни. Роман — это не механическая копия того, что кому-то на ум взбредет. Необходима селекция, подбор. Машина, пусть даже и самая совершенная, пожалуй, не может этого сделать, ибо она — не человек.

— Вы правы в том, что это очень сложно. Но говорить, что это невозможно, было бы неверно.

— Для этого машина должна располагать знаниями, равными знаниям человека, — заметил я.

— Не обязательно. Ведь речь идет не о том, чтобы она сама во всем заменяла писателя. Упрощенно это можно представить себе так: необходимо запрограммировать общие принципы конструирования фабулы, а также по возможности больший объем соответствующих сменных элементов, из которых эта фабула должна быть сконструирована. Машина создавала бы различные варианты. Очень многие из них были бы, конечно, неприемлемы. Частично или полностью. Тут селекцию проводил бы человек: выбирал один из вариантов и разрабатывал его на машине. Постепенно от общих контуров он стал бы переходить ко все более конкретным, и таким образом возникло бы что-то вроде конспекта романа. Исходя из этого конспекта, используя содержащиеся в ее памяти образцы творчества данного писателя, машина разрабатывала бы сюжет и стилистику. Постоянно под контролем человека!

— Так, значит, не машина писала бы роман, а Боннар и его сотрудники с помощью машины.

— Можно сказать и так.

— Ну, а откуда эти современные вставки?

— Возможно, чтобы обогатить «воображение» машины, в нее ввели определенный объем знаний из литературы с конкретными примерами.

— Не думаю. Кому были нужны эти лондонские деревья?

— А зачем они живому писателю?

— Допустим, все обстоит так, как ты говоришь, — вступил я в разговор. — Однако такие произведения, создаваемые машиной, с точки зрения мастерства наверняка были бы ниже романов, созданных писателем. А ведь ты сама считаешь, что в последних произведениях Браго заметно явное развитие таланта. Могла ли машина «переплюнуть» писателя, которому она подражает?

— Теоретически это возможно. Если удалось решить все проблемы, связанные с компоновкой и селекцией, то высшая степень мастерства — уже вопрос дальнейших технических усовершенствований. Нет объективной границы, которую мы назвали бы «уровнем» живого писателя.

— Однако я не очень-то понимаю, почему для эксперимента избрали именно творчество Браго. Почему не «продолжают» какого-нибудь давно умершего писателя?

— Браго мог активно участвовать в подготовке памяти машины. Возможно, был записан ход свободных ассоциаций. Например, он мог диктовать все, что приходило на ум, испытывать различные способы связей, даже записывать течение мысли в процессе создания фабулы. Институт Барта занимается нейрокибернетикой и психофизиологией, а не чистой математической лингвистикой. — Катарина замолчала, потом резко изменила тему. — Но у вас, очевидно, есть другие, более срочные дела. А я здесь сижу и довольно путанно теоретизирую.

Только теперь и я заметил, что разговор постепенно превратился в наш с Катариной диалог.

— Что вы! Мы слушаем с величайшим интересом, — попытался еще придерживаться законов галантности да Сильва, но сеньора де Лима пресекла дискуссию.

— Все это ужасно любопытно, но время летит, а я хотела бы поговорить с вами, сеньор адвокат, о неотложных делах, — сказала она, вставая.

Да Сильва тут же нашел выход из щекотливого положения.

— Вы любите магнолии? — спросил он Катарину таким тоном, будто продолжал давно начатый разговор о цветах. — Мой садовник вывел очень интересный сорт.

— А нельзя ли взглянуть? — любезно подхватила Катарина.

— Разумеется. Прошу вас, — поклонился да Сильва. — Вы не возражаете, — обратился он к Долорес, — если мы оставим вас одних?

Когда они вышли, сеньора де Лима опять села в кресло и, проницательно глядя на меня, сказала:

— Ну и болтлива ваша знакомая! Я думала, она скажет что-нибудь более дельное.

— Вы сомневаетесь в возможностях машинного творчества? Мне тоже думается, что к нашему делу это не имеет отношения.

— Если я правильно поняла, то в случае, если все обстоит именно так, как она говорила, Марио лишится всех прав на книги.

— Пожалуй, да. Самое большее, можно было бы добиваться компенсации за присвоение имени. Но даже и в этом случае мы не могли бы вносить иск, поскольку существует завещание, а очень может быть, и какие-либо документы, передающие эти права институту.