Дэвид Бишоф - Недетские игры. Сборник научно-фантастических произведений

«Медведь прекрасно знает, чего я хочу», — подумал Маккитрик. Но теперь уже ничто не остановит его.

— Доктор Маккитрик, — сообщила Пат Хили, — у меня все готово.

— Джентльмены, — начал Маккитрик, усаживаясь во главе стола, полагаю, никому не надо объяснять, зачем мы собрались, поэтому ограничусь кратким вступлением. Две недели назад во время обычной проверки готовности дежурных на стартовых установках некий капитан Джерри Халлорхен, командир шахтного комплекса «Минитменов» в Северной Дакоте, не сумел повернуть ключ запуска. Капитан, разумеется, был отстранен от дальнейших боевых дежурств… Сейчас мы просмотрим запись беседы с ним опытного психиатра медслужбы ВВС. — Маккитрик кивнул помощнице. — Начинайте, Пат.

На экране телевизора возник капитан Халлорхен, мускулистый человек лет под сорок. Он сидел на стуле спиной к стене голубого цвета. Голос психиатра доносился из-за кадра.

— Вам приходилось когда-нибудь лично убивать людей?

Халлорхен облизнул губы.

— Я был во Вьетнаме, сэр. Участвовал в воздушных налетах.

— Но вы были тогда моложе… гораздо моложе, — заметил психиатр.

Халлорхен стал рассматривать носки ботинок.

— К чему все это? Я — офицер и, согласно присяге, обязан беспрекословно выполнять любые задания. До сих пор, как вы могли прочесть в моем личном деле, я выполнял свои обязанности беспрекословно.

— Что же произошло? Вы не допускали мысли, что это была учебная тревога?

— Нет, сэр, — ответил Халлорхен. — Я думал, что запускаю ракету. И просто не мог заставить себя повернуть ключ.

Голос психиатра:

— Быть может, вы представили себе последствия?… Чувство личной моральной ответственности… вины?

— Может быть, — произнес Халлорхен. — Может быть…

Пат Хили приглушила звук монитора.

— Беседа продолжается еще полчаса. Насколько можно судить, этот человек в последнюю минуту натолкнулся на этическую преграду. И он не одинок. Были и другие случаи, когда дежурные не смогли повернуть ключ… и впоследствии не могли дать этому объяснений. Они застывали, словно пораженные столбняком.

Генерал Берринджер нервно запыхал сигарой. Тонкий дымок потянулся вверх, расплываясь голубоватым слоем по комнате.

— Типичный случай, — произнес он отрывисто-грубым командирским голосом. — У всех у них прекрасные послужные списки. Мы производим тщательный отбор. Офицеры считают за честь стать командиром ракетного комплекса.

Кэбот весь подобрался. Его голос прервал успокоительные рассуждения Берринджера.

— Генерал, более двадцати процентов ваших ракетчиков, подобно этому капитану, не смогли, хуже того — отказались произвести пуск во время учебной тревоги. Думается, понятие о воинской чести значит для них не слишком много!

Уотсон откинулся в кресле.

— Невыполнение приказа превратилось в широко распространенную болезнь в наших вооруженных силах, — мягко заговорил он, обращаясь к Маккитрику. Но президент озабочен в первую очередь состоянием боеготовности наших баллистических ракет.

Маккитрик кивнул. «Да-да, я как раз тот человек, который выведет вас из прорыва», — подумал он.

— Мы приехали сюда с тем, чтобы предложить президенту решение… срочное решение, — сказал Кэбот. — Как вам известно, президент не любит рассусоливать в вопросах обороноспособности страны.

— Можете передать президенту, — отчеканил Берринджер, что я отдал приказ полностью пересмотреть процедуру отбора личного состава ракетчиков. — Он заерзал на сиденье и положил сигару в пепельницу. — Мы пригласили для консультации лучших специалистов-психологов из клиники Менинджера.

«Самое время», — подумал Маккитрик.

— Извините меня, генерал, — произнес он вслух, — но, думается, это пустая трата времени. Вы подобрали вполне надежных людей. Проблема не в них, а в том, чего мы от них требуем.

Кэбот посмотрел на часы.

— Послушайте, — устало сказал он, — через час, даже меньше, мы должны уже быть в самолете. И по возвращении я обязан объяснить президенту, почему двадцать два процента командиров наших ракетных установок не смогли запустить ракеты. Что я ему скажу, черт возьми?! Что эти двадцать два процента — неплохие ребята? Да он слопает меня с потрохами!

Берринджер побагровел.

— Я убежден, что более строгий отбор…

— Генерал, — перебил его Маккитрик, вновь беря инициативу в свои руки, — нельзя же допустить, чтобы комиссия вернулась в Вашингтон с грузом первостатейной ерунды. — Он повернулся к гостям и выдержал театральную паузу. — Ясно, что предусмотреть все человеческие реакции невозможно.

Человек, сидящий за пусковым пультом, знает, что повлечет за собой поворот его ключа. Нам следует, господа, вообще исключить человеческий фактор из стартового цикла.

— Вы соображаете, что говорите, Маккитрик! — взорвался Берринджер.

Но Кэбот уже проглотил наживку. Он был явно заинтригован. «Я зацепил его», — мелькнуло у Маккитрика.

— Вы имеете в виду — убрать людей из стартовых командных пунктов? спросил он.

— А почему нет? — вопросом на вопрос ответил Маккитрик.

Берринджер вскочил, забыв в гневе про сигару, и, уперев указующий перст в Маккитрика, загрохотал:

— Что касается меня, то я спокойно сплю, только когда знаю, что наши парни дежурят у кнопок!

«Какая дубина», — подумал Маккитрик.

— Генерал, — возразил он нарочито спокойным тоном, — я не спорю, у вас там сидят прекрасные люди… Но в этом-то вся загвоздка! Ведь все, что от них требуется — это повернуть ключи, когда компьютер прикажет им сделать это.

— Вы хотите сказать — когда президент прикажет им повернуть их, поправил Уотсон.

— Разумеется, — согласился Маккитрик. — Когда президент прикажет нам привести в действие план, заложенный в ЭВМ.

— Полагаю, Объединенный комитет начальников штабов внесет свою лепту, — не без сарказма заметил Уотсон.

— Да уж можете не сомневаться! — вскрикнул Берринджер.

— С того момента как президент примет решение… — вмешался Маккитрик. — Все остальное за шесть минут должны сделать компьютеры. — Он одарил присутствующих хорошо отрепетированным взглядом. — Позвольте мне продемонстрировать вам, как будет действовать система.

Доктор Джон Маккитрик шествовал между машинами, словно гордый папаша между своими отпрысками. «Пусть называют шедевром картину Рембрандта, роман Флобера или симфонию Бетховена, — думал он, — а для меня нет краше любой из этих крошек». Сплетение микросхем и реле каждой могло служить памятником человеческому гению, причем памятником действующим, а не поставленным для любования.