Вадим Кирпичев - Рассказы

Тамара смотрела в упор. Куда там немецкой овчарке, хотя до воспитательницы детского сада не дотягивала.

- Не мешайте Василию Сергеевичу работать. Вам русским языком сказано - приходите через неделю!

Мужик подставил вторую улыбку. Совершенно благостную. И сгинул, как пришел.

Одобрительно кивнув Тамаре, я стал трясти портфель над головой. Подумал. Бросил на стол. Пару раз заехал с правой, врезал с левой, прошелся серией. Затем швырнул на пол и стал энергично пинать ногами.

- Чем вы таким интересным занимаетесь, Василий Сергеевич? - Люсьен удосужилась поднять бровку.

- Разве не видно, Люся? Провожу экс-пер-ти-зу.

Об?яснять было трудно - дыхания не хватало. Я уже прыгал на портфеле двумя ногами.

Завершив экспертизу, пристроил портфель возле стола. Пусть теперь докажет, что я не пыхтел над его рукописью.

- Василий Сергеевич, миленький, и это вся экспертиза?

- Отчего же, могу сжечь автора на костре.

Одно удовольствие - наблюдать за личиком Люсьен. На нем легко читался ход битвы между генами Евы и средним техническим образованием. Битва не затянулась.

- Вы совсем не заглянете в портфель? А вдруг там настоящий вечный двигатель? Или что-то необыкновенное и удивительное?

- Гм... Необыкновенное и удивительное. Люся, вы помните, чего нам стоил последний визит изобретателя перпетуум-мобиле? Пропажи двух лампочек: в коридоре и в мужском туалете. Причем вторую упер из-под зацементированного колпака!

"Необыкновенное и удивительное! Для меня, редактора молодежного журнала со стажем? Для человека, который еще пятнадцать лет назад в один день бросил курить и доказывать теорему Ферма? Мне за сорок - полжизни ушло на суету. И тратить время на безумные прожекты? Нет. Я буду работать над рукописью по истории промышленности Урала восемнадцатого века. Вот чем надо заниматься! Настоящим, реальным, полезным делом. Неужели непонятно?" У меня всегда получались бесподобные монологи. Про себя, молча. Да и что можно об?яснить такой молоденькой и симпатичной сотруднице? Вздохнуть и пожать плечами.

Уходя домой, невольно обратил внимание на лампочки. Все целы. Но даже это меня не насторожило.

Входная дверь скрипнула в полночь.

- Беги, встречай своего балбеса, - кивнул я жене.

Мне надо было успокоиться. Сыну предстоял вступительный экзамен в институт, а наш дурачок по дискотекам шлялся. У знакомых в прошлом году сыновья не поступили, потом бездельничали. В итоге: один - мотоциклист, второй - наркоман. А дружки дебильные? А подружки? Слов нет!

Успокоился как мог и поторопился сменить жену на кухне.

Сын читал газету, жевал бутерброд с колбасой, хрустел печеньем и прихлебывал компот. Все одновременно.

- О чем ты думаешь, Игорь?

- Наши в финале продуют, папочка.

- Ты дурачка не строй. Золотая медаль не карт-бланш на глупости. Где шлялся?

И пока Игорь, закатив глаза, любовался лампочкой, я ужасал его судьбами своих старых друзей, талантами грозивших небесам и пошло спившихся, волочил на обозрение по ступеням десятилетий скелеты предков, сгубивших себя водкой и заоблачными мечтаниями, предрекал Игорю стезю тысяч наших российских недоучек, пустивших жизни в распыл на ерунду: поиски снежного человека, лудеж в сараях гравитационных движков, написание трактатов по обустройству всего мира - на весь этот "расейский" интеллектуальный алкоголизм.

В заключение припугнул ребенка последним сумасшедшим.

- А что? Здорово! Вечный движок - это по-нашему. Раз-два и решены все проблемы!

Если я и повысил голос, то на полтона... И почему утром со мной жена не разговаривала?

Очередной понедельник начался в издательстве, где благополучно угробил полдня. Снова нелады с бумагой. В редакцию добрался голодный, злой. И что я вижу...

Тамара лежала на полу, на мятом пиджаке. Краснорожий сибирский мужик вовсю медитировал лапищами над бюстом моей сотрудницы. Люсьен вела себя скромнее: разбросав на стороны света руки и ноги, она принимала нирвану прямо на столе начальника. На моем то бишь.

Когда паника рассаживания стихла и сквозь облако французских духов стали проявляться предметы, я повернулся к гостю.

- Так вы и лечите еще?

Здесь загалдели мои дамы, мол, он чудесным образом снимает головную боль (скорее оригинальным) и снимает не только ее (хорошо бы - только).

Жест получился императорским. Все смолкли.

Вы не ответили на мой вопрос.

- Пытаюсь.

Смущенным мужик не выглядел.

- И многих исцелили?

- Некоторых.

- Понимаю. Что за пустяки для человека, преподнесшего миру перпетуум-мобиле. Извините - модифицированный перпетуум-мобиле.

Помолчали.

Молчать мужик умел.

Врать расхотелось.

- Приходите-ка еще через недельку. Не смотрел я ваш опус со временем туго.

- Знаю. У вас ведь важные дела.

И будь я проклят, если в глазах мужика не мелькнуло что-то похожее на насмешку.

Тамара подхватила целителя под локоток и, тараторя, заглядывая в лицо, повела к выходу.

Чего-то я не понимал. "Чайник" - существо трепетное. Нет у него права на умный взгляд. Прибавьте темное место жительства, замашки экстрасенса - чем черт не шутит!

Заглянуть в бумаги?

Черный портфель, словно подслушав мои думы, высунул свою радостную морду. Я решительно нагнулся и со всего маху локтем впечатался в острый угол стола.

- О, мама мия!

Я вдруг понял в с е. Еще презрительно кривил губы, еще распинался на вольтовом столбе, а тайну мужика, секрет его взгляда знал. Как только сразу не догадался? Он из староверов. Будут очи лучиться, если не пить, не курить да телик сменить на закаты.

Хорош редактор - чуть было не взялся за экспертизу вечного двигателя! Локоть заныл нестерпимо. Слава Богу, я начальник, а босс всегда может поднять себе тонус работой.

О, как я орал! Грозный и неумолимый, как железнодорожное расписание, нависнув над бедными женщинами, я громыхал, я указывал, я буквально стирал в порошок своих подчиненных. В общем, руководил. Люся затихла мышонком. Тамара поедала меня восхищенным взглядом. Она обожала такие минуты. Поставив своих дам на место по крайней мере на год, я закопался в рукопись.

Прошло минут пять. По чадящей мастерской восемнадцатого века разлился запах растворимого кофе и, растолкав тени мужиков да баб, перед глазами нарисовалась джинсовая юбка. И девчачьи коленки.

- Василий Сергеевич, - Люся заерзала на краешке стола.

- Чего?

- Ваш кофе и бутерброд.

- Спасибо.

- Василий Сергеевич, миленький, Посмотрите его бумаги...

Я потер локоть.

- И не подумаю.

- Хотя бы таблицы.

- Люся! Что сие значит?

- Я утром случайно заглянула в портфель, одним глазочком. Знаете, после этого совсем зауважала - я там ничего не поняла! Что-то о вакууме...