Александр Плонский - По ту сторону Вселенной

Он отдавал меомедам должное. Практически неисчерпаемая память делала их изумительными диагностами, а остальное, как известно, вопрос техники. Раскинув сложнейший пасьянс из множества карт с характеристиками жизнедеятельности организма, представив болезнь в виде системы интеграл-дифференциальных уравнений и решив ее, меомеды бесстрастно подводили итог: выздоровление или смерть.

В первом случае на помощь приходила теория оптимизации, подсказывавшая кратчайший путь к исцелению, во втором меомеды видели свою роль лишь в том, чтобы облегчить страдания обреченного.

Нилс же всегда боролся до конца. Даже когда, с точки зрения меомедов, это было бесполезной тратой времени.

В девяноста случаях из ста он оказывался побежденным. Больной умирал, а на сердце Нилса появлялся еще один рубец.

Но изредка ему удавалось обыграть меомедов благодаря нестандартному мышлению и развитой интуиции, которых врачи-роботы были лишены начисто. Для успеха диагностики и лечения они нуждались в прецеденте.

Но встречались беспрецедентные случаи, когда излечение было возможно, однако способов его меомеды попросту не знали. Тогда они прибегали к вероятностным методам, к поиску аналогий. Иногда болезнь отступала. "Несмотря на помощь врача, больной выздоровел", - шутил Нилс, но случались и трагические исходы.

Многолетняя практика также наделила старого доктора множеством прецедентов, хотя его память, конечно же, не шла ни в какое сравнение с памятью меомедов. Но главным его оружием было наитие. И оно оказывалось наиболее эффективным именно тогда, когда меомеды ставили на больном крест.

Когда муж Энн, структуролог Орм, заразился серпентарной чумой, - вирус который завезли из космоса, - никто еще не знал, что это такое. Меомеды сочли болезнь разновидностью чумы и назначили соответственное лечение. А заболевание стремительно прогрессировало, и отчаявшаяся Энн бросилась за помощью к Нилсу...

Но время было упущено.

Скорее всего Нилс с самого начала оказался бы бессилен. Но удалось же ему выделить серпентарный вирус, что позволило вскоре синтезировать вакцину! Только вот Орму это уже не помогло.

И все же доктор винил в его смерти не меомедов, а себя, свое инерционное, неповоротливое мышление.

"Мне бы память и быстродействие компьютеров, - думал он с горечью. Память и быстродействие, больше ничего не надо. Остальное я сам... Всем хорош мой мозг, только слишком медлителен. А смерть не ждет, не даст фору. Затормозить бы время, задержать... Нет, не дано! Так неужели будущее за кибермедикой?"

Время двигалось неумолимо, доктор старился, постепенно смирялся со своим положением, становился все более ироничным, перемежал речь скептическим "хе-хе".

Когда спустя много лет Энн вторично обратилась к его помощи, он несказанно удивился, был смущен и растроган.

"Выходит, я еще на что-то гожусь, - сказал он себе и словно сбросил с себя десяток лет. - Странно..."

Помочь Джонамо стало для него делом чести. Эна ошибалась, решив, что старинный звуковоспроизводящий аппарат заинтересовал доктора сам по себе. Нет, Нилс увидел в нем соломинку, способную выдержать утопающего. Внезапное озарение подсказало ему, каким должно быть лечение в этом беспрецедентнейшем случае.

Поначалу, слушая игру Джонамо, он радовался удачной находке.

"Это мой звездный час, - думая он горделиво. - Мне посчастливилось спасти погибавшего человека. Теперь я могу умереть спокойно".

По мере того как Джонамо делала успехи, ход его мыслей изменялся. Музыка не просто вернула к жизни потрясенную утратой молодую женщину, а помогла ей найти себя.

Нилс был старомоден. Это проявлялось не только в верности отмиравшей профессии, но и во взглядах, привычках, пристрастиях. Он любил музыку и тяжело переживал ее кризис. Ему казалось, что с подлинной музыкой человечество утратило нечто основополагающее, весомую часть общечеловеческой души. В том, что оно больно, доктор не сомневался. Диагноз поставлен, только где волшебник-лекарь, способный искоренить болезнь?

И вот сейчас забрезжила надежда, что такой лекарь найден...

Слушая Джонамо, Нилс забывал, что перед ним хрупкая, еще не оправившаяся от нервного потрясения женщина, которая совсем недавно понятия не имела о настоящей музыке. Он закрывал глаза и, вслушиваясь в страстные, бунтующие, вздымающиеся океанскими волнами звуки, видел за ними могучую силу, способную возродить все то светлое и доброе, что было исподволь утрачено человечеством...

8

Провал

Наступил день, когда Джонамо спросила:

- Что мне делать дальше, доктор Нилс? Благодаря вам я стала пианисткой, но играть только для себя... и для вас с мамой... Согласитесь, этого мало. До сих пор я брала, теперь хочу отдавать. Мне есть что сказать людям своей музыкой.

- Я ждал этих слов и согласен с вами. Пора отчитаться перед людьми. Но экзамен будет трудным. Милая моя Джонамо, вы большой музыкант... Нет, гениальный музыкант, и не спорьте, пожалуйста... Но люди... Их еще надо обратить в нашу веру. Я не прогностический компьютер и не могу предсказать, как вас воспримут. Будьте готовы ко всему.

Бездонные черные глаза Джонамо, казалось, еще больше потемнели.

- Понимаю... Вы верите в пианистку, но не в человека. Опасаетесь, выдержу ли.

- Ну зачем вы так... - смущенно проговорил Нилс.

- Да нет, вы правы. Я ведь никогда не играла перед большой аудиторией. Одно дело музицировать среди близких и совсем другое оказаться лицом к лицу с людьми, возможно пришедшими не ради музыки, а просто поглазеть на странную женщину, пытающуюся воскресить прошлое.

- Сколько горечи в ваших словах... Можно подумать, что вы... хе-хе... не любите людей. Но я-то знаю...

- Если вы знаете, что такое любовь, то тем более понимаете: это чувство сложное, неоднозначное, противоречивое. Я действительно люблю людей, но ненавижу в них пресыщенность, равнодушие, безразличие. Вы же, доктор, как мне кажется, отождествляете любовь с жалостью. Видите людей насквозь и добродушно подтруниваете над их недостатками, всему ищете и находите оправдание.

- Хе-хе... - смущенно рассмеялся Нилс. - Пока я вас лечил от депрессии, вы оттачивали на мне свой талант психолога. Ну что ж, все верно. Но давно ли, милая Джонамо, вы, подобно большинству людей, понятия не имели о настоящей музыке? И не чувствовали в ней потребности. А если и чувствовали, то неосознанно, стихийно.

- Вы мудры, доктор Нилс, простите меня.

- Я стар. И ничего с этим не поделаешь...

Организовать концерт - первый в жизни Джонамо - труда не составило. Любой гражданин Мира имел право на осуществление разумных желаний. А разумными признавались желания, не противоречащие правилам безопасности, интересам общества и этическим нормам.