Сборник - Фактор города: Мир фантастики 2010

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Орех.

– Я был соколом, – отвечаю я просто, – но мои крылья были недостаточно прочны. Я поддался соблазну и совершил сразу два греха: сомнения и неповиновения. Стоило мне увериться в мысли, что карматрон не является отражением высшей справедливости, как я немедленно убедился в обратном. Я снова стал скарабеем – несмотря на то, что твердо считал это невозможным для себя.

– Ты имел для этого основания?

Я начинаю испытывать неловкость от разговора. Мы никогда не беседовали на подобные темы прежде.

– Никаких оснований, – отвечаю я. – Кроме самонадеянности и гордыни. Я заглянул в список – список, который даже и не был предназначен для моих глаз, – и сделал поспешный и святотатственный вывод. Уже на следующее утро я убедился, как был неправ и какое большое зло содеял своей душе. Счастье еще, что сумма зла во мне не достигла критической величины, и жетон, оказавшийся в моих руках тем утром, не был пустым.

– Что это были за списки? – интересуется мой напарник.

– Не помню, – качаю головой я. – Да это и неважно… Давай не будем больше говорить об этом, Дон, мне мучительны воспоминания о собственной глупости.

Дон склоняется к застенчивым и робким серебристым крокусам, а я иду в тропический павильон. Мы снова встречаемся друг с другом только во время обеденного перерыва.

– Скажи, Тьен, – выпаливает Орех, – в тех списках, о которых ты упоминал, была ведь и твоя фамилия?

Я неохотно киваю. Что это Дона так разобрало любопытство?

– А еще ты увидел там имена других недавно оперившихся соколов, ведь так? – пытливо допрашивает тот. Я хмурюсь и еще раз киваю:

– С некоторыми из них я познакомился на Церемонии четырех стихий, поэтому имена были свежи в моей памяти и я обратил на них внимание.

– Но в этом нет ничего удивительного, – глаза Дона цепко прищурены. – Имена новых соколов могли значиться в сотне разных списков. Что же заставило тебя сделать тот святотатственный вывод, который лишил тебя крыльев? И, кстати, может быть, скажешь, что это был за вывод?

Я хмурюсь еще сильнее:

– Я не думаю, что в этой беседе есть польза, друг. Каков бы он ни был, он был роковой и губительной ошибкой, повторять которую я не пожелаю никому…

– Ты уходишь от ответа, Тьен, – укоряет меня собеседник. – Но я и так его знаю. Ты увидел, что за действиями карматрона стоят не боги, как ты думал прежде, а люди. Ты увидел в этих списках что-то такое, что навело тебя на эту мысль. Может быть, еще не назначенных – я думаю, тут уместно именно такое слово – соколов из числа людей, которых ты знал в тот момент скарабеями. Может быть, ты увидел иные запланированные – ведь иначе как бы они попали в список – перемещения из одной группы в другую. Может быть, что-то еще… И это что-то привело тебя к мысли…

– Хватит, – прерываю я Дона. Голос мой звучит неожиданно громко, и с соседних столиков на нас удивленно оглядываются. Я сжимаю губы. Вдох на три удара сердца, пауза на один, выдох на шесть.

– Ты стоишь на зыбкой почве, друг Дон, – говорю я спокойно. – Мысль, которая посетила меня в тот день, – ложь. Если бы это было правдой, список открыл бы мне изменение, которое ожидало меня на следующий день. А оно было для меня полной неожиданностью. Если бы это было правдой, кто-то, помимо богов, должен был узнать о моем проступке. А ты – единственный за долгие годы, с кем я говорю о нем так прямо. Я делаю это потому, что вижу, куда ведут твои речи, и боюсь за тебя. Повторяю снова: не совершай моей ошибки и отгони соблазн.

Я пригибаю голову к тарелке и принимаюсь так сосредоточенно поглощать пищу, словно нет на свете занятия важнее. На Дона я не смотрю.

– Ты хороший человек, Тьен, – говорит тот. – Прошу тебя, продолжим разговор после работы. Это очень важно.

Мне хочется заткнуть уши.

Он ждет меня у выхода. Мы молча шагаем по направлению к скверу. Я беспокоен и напряжен, и дыхание мое то и дело учащается.

– Ты хороший человек, Тьен, – вдруг снова говорит Дон, и я вздрагиваю. – Ты мой друг.

Я хочу возразить, но почему-то молчу.

– Ты спас мне жизнь однажды.

Это преувеличение, хочу сказать я, тебе просто не было предначертано умереть в тот день. Если бы меня не оказалось поблизости, прием Хаймлиха применил бы кто-нибудь другой.

– Внимательно вглядись в то, что кажется тебе значимым, и ты увидишь, что природа его иллюзорна, – начинаю я цитировать известное изречение Шатхадевы, но Дон перебивает меня:

– Я буду с тобой очень честен, Тьен, потому что уверен, что ты меня поймешь, и потому что обиняками и хитростью своей цели я не добьюсь.

Голос его хрипл, и мне хочется убежать, рвануть вниз по улице не разбирая дороги, как это сделал сегодня Терри Танг.

– У меня есть женщина, Тьен, – говорит Орех и умолкает.

Я недоуменно выгибаю бровь. У всех есть женщины, кроме священнослужителей и аскетов. На секунду мелькает подозрение, что Дон хочет обсудить со мной какую-нибудь щекотливую мужскую проблему. Но подозрение тут же развеивается.

– Ее зовут Лилли, – продолжает Орех. – Она красива и добра. И ей угрожает опасность.

– О какой опасности ты говоришь? – удивляюсь я, и тут на меня нисходит понимание. Глаза мои лезут на лоб: – Ты попался в ловушку привязанности! – восклицаю я громче, чем надо.

Дон сжимает челюсти. Его лицо становится непроницаемым, как стена.

– Нет ничего ужасного в привязанностях, – поверить не могу, что это говорит тот самый Орех, с которым я работаю бок о бок вот уже двенадцать лет! – Нельзя быть живым и совсем не испытывать их. Это под силу разве только камню.

Я открываю рот для протеста, но не произношу ни слова. Если уж Дон остался глух к учениям мудрейших, разве прислушается он сейчас к моим косноязычным возражениям?

– Два дня назад она получила известие, что ее имя внесено в списки пустых. Не спрашивай, кто и каким образом оповестил ее, об этом не знаю даже я.

Перемещение произойдет послезавтра. Отсрочка вызвана тем, что еще не окончена последняя проверка контактов Лилли.

– Ушам своим не верю, – говорю я зло. Во мне нет и следа спокойствия. Красный плевок летит мимо мусорного желоба.

– Поначалу и я не верил своим, – кивает Орех. – Но чем дольше я думал об этом, тем меньше у меня оставалось сомнений. Сегодня они окончательно исчезли.

– Исчезли сомнения? – кричу я шепотом. – Да они же просто поглотили тебя! Иллюзия затмевает в твоих глазах ту единственную истину…

– …в которой уверяют нас священные тексты, – подхватывает Дон. В голосе его издевка, и меня берет оторопь. – Я давно думаю об этом, Тьен. Не встреть я Лилли, я и сам пришел бы к неизбежному выводу рано или поздно. Никаких новых времен не наступало, друг. Нами по-прежнему управляет не божественная, а людская справедливость. Только теперь мы не выбираем форму, в которую она может облекаться. Мы с малых лет учимся бесстрастию и отрешенности, мы умеряем чувства дыхательными упражнениями и поддерживаем постоянное благодушие с помощью бетеля. Нам внушают, что в мире нет ничего настоящего и что высшая мудрость – в разрушении всех связей с миром…