Елена Хаецкая - Хальдор из Светлого города

– Где ты нашел его, Лоэгайрэ? – с искренним удивлением спросил барон.

– Случайно встретил, – объяснил гном. – Я… э… навестил избушку, а он там спал. Говорит, что он из Светлого Города.

Барон задумчиво просвистел три первых такта из чужеземной песни «Орленок, орленок», которую слышал с детства от матери. Хальдор тупо посмотрел на него – и вдруг его охватили тоска и злоба.

– Ну что вам всем нужно? – крикнул он, отступая назад и слегка приседая. – Людей не видели? Что пристали?

– А что ты кричишь? – спросил барон, взмахивая ресницами.

Хальдор дернул рукой.

– Да потому что все вы тут… – Он отвернулся и судорожно вздохнул.

– Лоэгайрэ, это ты его довел?

– А что я? – огрызнулся гном. – Он с самого начала был какой-то припадочный.

Барон немного подумал и сказал:

– Может быть, его назад отправить? В Светлый Город?

– Нет! – крикнул Хальдор и бросился бежать.

– Стой! – закричал барон, давясь от смеха. – Ты куда?

Хальдор скатился под обрыв и сгинул. Барон махнул рукой.

– И правда припадочный. Ну и леший с ним. У тебя кофе еще остался, Лоэгайрэ?

Гном перевел дыхание.

– Нет, ну каков негодяй! Разве нельзя было по-хорошему, словами… Полез в драку… Видит же, что я не могу с ним драться… Как вы думаете, господин барон, он не погибнет?

– Куда он денется? Есть захочет – придет. Так кофе у тебя остался?

– Остался, – нехотя ответил гном. – Вы знаете, господин барон, в последнее время у них там стало плохо с этим продуктом. То есть, я хочу сказать, что его там стало мало.

– Я разложу костер, а ты сбегай за кофе, хорошо? – невозмутимо предложил барон.

Лоэгайрэ пошевелил носком башмака стройный стебель подорожника и, подавленно вздохнув, пошел к своему дому, который располагался неподалеку, построенный между ветвей могучего дерева.

Барон набрал веток ольхи посуше, аккуратно сложил их и стал ждать Лоэгайрэ. Гном появился примерно через полчаса. Он деловито пыхтел. В руках у него лихо раскачивался котелок, на дне которого лежали скудные припасы. Барон зажег огонь и с котелком в руках спустился к реке.

День уже угасал. Яркие краски померкли, свет стал мягким и грустным. Барон разулся, закатал штаны и вошел в холодную воду, чтобы зачерпнуть не у самого берега.

– Хорошо, что маменька ваша не видит! – крикнул с обрыва Лоэгайрэ.

Барон выскочил на берег и торопливо обулся. Вскоре Лоэгайрэ услышал, как он с хрустом продирается через ольху. Они повесили котелок над огнем и в задумчивости принялись жевать хлеб, принесенный гномом из дома. Барон заметил, что хлеб черствый, вероятно, из корзинки, куда хозяйственный Лоэгайрэ складывает не самую первосортную еду, и усмехнулся. Лоэгайрэ хорошо понял значение этой усмешки и, чтобы избежать неприятных для него разговоров, быстро поинтересовался:

– Папенька ваш, вероятно, путешествует?

Барон кивнул.

– Уехал искать зеленые и розовые камни на Белые горы.

– А госпожа баронесса?

– Ну что ты, маму не знаешь? Помчались вместе с ним. Она у него вместо оруженосца. Бросила на меня Альдис…

– Прелестная крошка, – с фальшивым умилением произнес гном.

Барон подавился.

– «Прелестная»! Крошке, во-первых, уже девять лет…

– Идут годы, – вставил гном и закивал, прикрыв глаза, чтобы не видеть яростного взгляда барона.

– Злючка-колючка, троллев подменыш, – сказал барон с чувством. – Махтельт научила ее кое-каким фокусам, и жизни от обеих не стало. Ох, ну зачем ты о ней вспомнил? Я говорю Иннегерд: «Мама! Давайте отдадим ее в приют к Фейдельм!» Она, конечно, ужасно возмутилась: «Это же твоя сестра! Как ты мог такое сказать? Ребенка в приют? При живых родителях?! И тут же уехала на Белые Горы с отцом. – Он трагически вздохнул. – Вот и все тебе «живые родители»…

Они заварили кофе, и нестерпимо сладостный, уютный запах поплыл над рекой.

– А где теперь крошка Альдис? – поинтересовался гном, скорее из соображений безопасности, чем из искренней любви к прелестному дитяте.

– Кто ее знает… По Лесу где-то шляется.

В кустах неподалеку что-то зашуршало. Лоэгайрэ содрогнулся и пронзительным вороньим голосом вскрикнул:

– Кто здесь?

Из кустов угрюмо вылез Хальдор. Он не мог понять, почему Лоэгайрэ посмотрел на него почти с любовью.

– А я уже беспокоился, не случилось ли чего с тобой, – сказал он.

– Что со мной случится, – буркнул Хальдор и покосился на барона.

Барон без всякого сострадания отправил в рот солидный кусок хлеба прямо на глазах у голодного Хальдора.

– Как тебя зовут? – спросил барон с набитым ртом.

– Хальдор, господин барон.

– Он неплохой малый, – вмешался Лоэгайрэ. – Только нервный. Но это от тяжелой жизни и лишений. Хотите, я вам его продам?

Барон захохотал. Он крепко зажмурился, и из-под встопорщившихся ресниц потекли слезы.

– А что? – выговорил он сквозь смех. – Отличная мысль. А что скажешь на это ты, Хальдор?

– Я есть хочу, – ответил Хальдор.

Часть третья

Веселая стража

9.

Хальдор спал, съежившись и подсунув под себя кулаки. Было уже утро. В широкие полукруглые окна, прорезавшие галереи на втором этаже замка Веселой Стражи, бил яркий свет. Желтые, по-деревенски летние пятна солнца падали на смуглый резной бок гигантского сундука, на котором, прямо на жесткой крышке, спал измученный подмастерье; на цветные каменные плиты; на деревянное кресло с кривыми подлокотниками, где в позе воина возлежал бандитского вида кот с прищуренными глазами дикого степного кочевника. Вчера Хальдор безмолвно поглотил огромное количество вареной картошки, опьянел от еды тяжело и беспробудно, с трудом добрался до сундука, сковырнул ботинки и мгновенно отключился.

Утром барон заглянул на кухню, разогрел остатки ужина, сварил трофейный кофе – подарок Лоэгайрэ – и с небольшим серебряным подносом в руках поднялся на второй этаж, в свою комнату. Он сдвинул медный подсвечник, изображающий поднявшуюся на хвосте маленькую кобру, на край своего письменного стола и поставил на него поднос. Потом, не обуваясь, пошел в галерею – будить Хальдора.

В клетчатой рубашке и штанах, подвернутых до колена, барон босиком на нагретом каменном полу стоял возле спящего. Мать говорила ему как-то, что на спящих нельзя смотреть в упор, и барон разглядывал своего гостя украдкой. Прежде всего бросалась в глаза усталость – непреходящая, тяжелая. Словно Хальдор устал раз и навсегда – от самого процесса жизни, где каждый день мучительно, с трудом нанизывается на нить бытия.

Кот, который, казалось, составлял единое целое с креслом, внезапно сверкнул желтыми глазами, затем снова мирно сузил их и громко замурлыкал. Как все разбойники, пел он задушевно.