Михаил Емцев - НФ: Альманах научной фантастики. Вып. 5 (1966)

Во вторник приносит он мне кольцо, «спасибо», говорит, оказались совершенно одинаковые экземпляры, сделанные каким-то мастером, работавшим еще при Николае I. Ну, одинаковые, так одинаковые, леший с ними. Я взяла кольцо, спрятала в свою шкатулку и забыла про него. Склероз, родная моя, склероз. Годы-то какие. Я как посмотрю на нашу молодежь — она в двадцать лет ничего не помнит, а к семидесяти совсем обеспамятеет, из ума выживет. Так что наше старое дерево еще поскрипит. Да, так вот. Я тебе про Роби все толкую. Сегодня захожу я в комиссионный магазин, что на Колхозной, чисто, светло там и пахнет хорошо, не то, что в этих гастрономах. Ну вот, зашла я, интересуюсь подстаканником ко дню рождения Василия Пантелеймоновича. Как водится, все осмотрела, и посуду, и часы, и сережки, и кольца. Глядь, а среди колец мое красуется! Ты представляешь? Вот тебе и не может быть!

Но ты погоди, погоди… Ну, что заладила — твой сын, твой сын. У всех сыновья. Дослушай до конца. Я так и обомлела. Смотрю на палец, кольца нет, смотрю на витрину — кольцо есть. Глаза мои разбежались. Я же его знаю, как своего ребенка. Андрюша-то мой это кольцо ко дню свадьбы преподнес. Ущербинка там есть одна. Малозаметная, правда, но я ее сразу увидела. Мое кольцо, и все тут. И главное, что меня взбесило, цена тут же на веревочке привязанная лежит, и цифра на ней… раза в полтора ниже той, что мне давали, когда я с ним ходила приценяться на Большую Полянку. Требую я директора, говорю, что кольцо мое. Что? Роби подвела? Ну, знаешь, если б все было, как ты думаешь, тогда его стоило бы и не туда подвести. Ты послушай дальше. Директор спрашивает, чем вы можете доказать, что оно ваше. Мне ли его не знать, говорю, это редкостное изделие я пятьдесят один год на пальце ношу.

Сказала я и вдруг вспомнила, что Роби-то кольцо вернул и я спрятала его в шкатулку, И тут со мной как бы раздвоение наступило. Смотрю на кольцо, оно мое! На нем и дата нашей свадьбы, инициалы А и Н, с такими хорошо знакомыми завитушками. А с другой стороны, помню, что вчера вечером шкатулку отпирала, кольцо было там. Когда кольцо поступило в продажу, спрашиваю. Во вторник. Три дня назад, значит. А кто сдавал, спрашиваю. Молчанов, и адрес мне незнакомый. А приемщица описывает парня, ну, точь-в-точь Роби. Вижу я, что дело нечистое. Может быть, ошиблась, говорю. Тут директор на меня набросился. А заодно и на всех пенсионеров. Мы у них, видишь ли, поперек горла стали. Вечно все забываем и путаемся, одни беспокойства от нас. Ну, я тоже в долгу не осталась, ввернула ему парочку словечек, чтоб он не очень зазнавался. И потихоньку отбыла домой.

Приехала и сейчас же бросилась к шкатулке. Там лежит колечко с бриллиантом, с ущербинкой, с датой и вензелями. Я так думаю, что Андрей подарил мне тогда это кольцо из-за этой ущербинки. Не любил держать у себя треснутые вещи. Ну, да ладно, в одиннадцатом году дело было. Позвонила я Роби на работу, сделала ему внушение. Смеется, нехристь, уверяет, что случайное совпадение. Хорошее совпадение, — а дата, а инициалы, а вензеля, а ущербинка? Решила я рассказать тебе, Верушка, чтоб ты прекратила это баловство… Если их вовремя не остановить…

4

Черныш проснулся совершенно счастливым.

— Я буду всегда молодой, — пропел он, вскакивая с кровати. Голос прозвучал глуховато и нахально. — Все равно, — повторил он. — Все равно я буду молодым сколько захочу.

Он прошлепал босыми ногами к окну. За дымчатым голубым стеклом занимался морозный рассвет.

— Отлично, — сказал он, — сегодня снег будет золотой, солнце яркое, и меня ожидают одни лишь удачи.

Помахав руками, сделал несколько резких наклонов, затем побежал в ванную. Там он долго плескался и заливисто хохотал.

— Тетя Наташа, — сказал он, стирая капли воды с жестких, как проволока, волос, — тетя Наташа, вы с каждым днем все красивее.

Тетка улыбнулась одними глазами. Она поставила перед ним глазунью с багряными пятнами желтков и стакан прямо-таки обжигающего кофе.

— Ешь, ешь, болтушка, — проворчала она. Черныш ел. Яичница таяла во рту, масло приятно холодило небо.

— Надень шапку, — строго сказала тетка, провожая его к выходу.

— Придется. Хоть и не хочется, а придется.

Он подмигнул ей, просунув голову в дверь.

— Я ухожу, но я вернусь. Ожидайте моего появления. Я буду велик и лучезарен.

— Беги, болтун, опоздаешь. Смотри там, осторожней.

— Работа у нас такая, сама понимаешь какая, — запел Черныш, прыгая через ступеньки.

Он выбежал на улицу и зажмурился. Солнце взошло над крышами. Снег сверкал мириадами разноцветных блесток. Машины неслись, люди спешили. Все казалось неожиданным и острым, словно было увидено впервые.

У человека всего две руки и две ноги. И пара глаз. И еще кое-какие детали. Мозг, сердце, легкие. В целом как будто не так уж и много. Но как приятно, когда все это ловко пригнано и налажено. Когда нигде не болит и ничто не мешает, а только радует. Радует и торопит. Давай, давай, недаром у тебя две руки, две ноги и два глаза. Шевели, парень, действуй…

Черныш втискивается в вагон. Здесь ему хочется как-то действовать, шуметь и радоваться. Он полон энергии. Сияющим взглядом обводит он окружающих людей. Хорошо бы сделать такое, чтобы они все зашевелились, заулыбались…

Но люди, как правило, молчаливы, серьезны, чуть скучноваты. Они едут на работу, у них много сложных дел и забот, им не до Черныша. Они и не подозревают, какой у него сегодня день.

А впрочем, ничего особенного. День как день. Просто один не совсем оперившийся птенец получит сегодня право взлета. Он поднимется в воздух, оторвавшись от ветки, к которой долгое время был привязан невидимой ниточкой. Полетит он или нет, неважно. Главное — ощущение самостоятельности. Наконец-то он что-то может делать сам, хоть крыльями в воздухе потрепыхать…

Черныш взбегает по лестнице, улыбаясь встречным девушкам. Его глаза сейчас, как большие невидимые руки. Они обнимают мир и ласково гладят его.

Сойдя с автобуса, он сразу увидел здание института. Скучные желтые стены. Каждый год в конце октября их красили охрой, но в мае они уже выглядели старыми, поблекшими. Зато сейчас этот дом сверкал, как турмалин. И в этом доме его ждет чудесная метаморфоза.

В эти дни работа в архиве по-настоящему увлекла Черныша. Он спешил в библиотеку, как на свидание, И каким славным человеком казался ему библиотекарь Алексей Степанович Яриков! Любезный, предупредительный, спокойный… Он осыпал Черныша потоком интереснейшей информации. Вырезки из газет, такие аккуратные и многочисленные, наклеены на зеленый картон, журнальные статьи, копии протоколов, свидетельские показания, данные различных тонких анализов. Черныш с азартом пытался направить в нужное русло эту реку чужих страстей и борьбы. Он чувствовал себя преотлично.