Виктор Козько - Прохожий

Но ноги уже несут, тянут меня прочь от кошачьих страданий и законов, хотя я полностью сознаю, что в ту минуту и сам уже вне закона. Торопливо шагаю по тротуару, несу в себе кошачий ужас и страх. И летит, летит камень, брошенный в котенка веснушчатым мальчишкой на берегу речки Птичь. Летит через время и расстояния. Потому что я и есть тот мальчишка, мои покрашенные чернилами штанишки на нем, я ведь в свое время носил такие из кужеля на шлеечках. И они не истлели, они до самой кончины приросли к моему телу. И котенок между небом и землей на камышине, и кот или кошка с перебитым хребтом на окровавленном асфальте столичного проспекта - все это тоже я. Потому что деревенские мальчишки больше котята, чем сами котята: наречено им жить - будут жить. А нет - Богу видней, как распорядиться их жизнью и судьбой.

Вот откуда и почему я хорошо знаю сегодня, что происходило и происходит на свете с котенком. Когда нет в голове перегородок - нет границы мыслям и знанию. И у меня есть идея. Этого, правда, добра - идей хватает сегодня у каждого. Если бы их на хлеб намазать, мы бы только одно и делали, что бесконечно ели и ели. И рот бы нам новый понадобился, и живот новый. Рот что небо, живот как земля.

А может, так оно уже и есть? Может, мы уже заимели такой рот и такой живот, потому ненасытные? Залегли во Вселенной и, как корова жует жвачку, пережевываем свои идейки. Потому так пусто во взболтанной нашей голове. Там, наверху, в космическом безграничье, мы, наверно, здорово кому-то насолили, и он охотится за нами, постреливает в нас идеями. Выпекает их и с пылу с жару, горячие еще, подбрасывает нам, словно блины. А мы внизу отталкиваемся друг от друга, разбиваем лбы, чтобы ухватить, опередить соседа. И оттого пусто не только в голове, но и в нашем животе, одна только разлаженность организма. Что легко дается, то легко и выходит. И этой легкостью мы загадили всю планету.

Опоганили свою матушку-Землю и теперь замахнулись на другие планеты, на Вселенную. Космос нас привлекает и притягивает, мечтаем на Млечном Пути выспаться и покуролесить, разгадать его тайны. Сколько же это нашего хламья кружит в том космосе? Сколько дыр, скважин и проколов над нашей головой? Какие только трясуны и колотуны не трясут и не колотят нас сегодня, иных до смерти. Бесконечно длятся в космосе магнитные бури, а у человека на Земле давит и жмет сердце, кружится голова, вдавливает и вкручивает его в сырую мать-землю. Среди зимы ни с того ни с сего налетают грозы с громом и молнией. Бесконечно, словно в лихорадке, то на одном конце Земли, то на другом возникают землетрясения. И земля утягивает, прибирает людей. Это сегодня, когда космос еще только завлекалочка. А что будет завтра, когда мы, как татаро-монгольское иго, орда под началом нового Мамая, хлынем туда?

Я опережу всех, прыгну в тот космос раньше, чем туда полетят ракеты со специалистами. А вот внук и правнук мой хватят лиха. Останутся и без Земли, и без космоса. Взгляните сегодня на наши города. Я не говорю уже о Хойниках и Брагине, где веселой брагой жизнь пенилась и хвойные леса стояли, а сегодня царствует мирный атом Чернобыля. Посмотрите на подъезды к городу Гомелю, где на речке Сож с купеческих барж туманным утром голосили кормчие: го-го, мель. Мель та вышла сегодня на берега, навсегда лег на город туман, и мне кажется, Мамай жил и живет там вечно. Такие наворочены там рукотворные ямы и горы. Глазу страшно делается, и за человека стыдно. Такое же будет и на Млечном Пути. И негде будет моему правнуку приклонить голову. И кот и кошка станут брезговать ходить по тому очеловеченному пути.

Рано, рано нам еще туда. У нас же заведенка такая - начинать со свинарника. Превратить все в свинарник. А потом чесать затылок: что-то не так, не тот аромат, не тот букет, и визг поросячий кругом один только. И на всю Вселенную с того Млечного Пути разнесется поросячий визг, и смердь, и человеческий плач. Как и на Земле, пойдет борьба за чистоту Вселенной, в результате которой не останется знака и от самой Вселенной. Так уже было. Так оно сегодня есть в нашем демократическом доме. По былой привычке, вместо того чтобы строить дом, мы все еще продолжаем строить свинарники. А люди - люди не свиньи, все стерпят, все съедят.

У меня же идея совсем иная. Тут думать и думать, мудрствовать надо. И я уверен, что мне не просто так даны две головы. Друг дружке помогут. И кот, что прибился ко мне в благословенное для Земли мгновение, поможет эту идейку осуществить. Это уже три головы. Не случайно, не просто так он пришел ко мне, не зря ведь люди говорят, что страшнее кошки на свете зверя нет.

Вместе с ним мы переживем как-нибудь сегодняшний день, перебьемся, перезимуем. И свершим мое самое-самое заветное. Но об этом в свое время. А сейчас вновь о коте, чтобы понятно было, откуда эта идейка взялась, как созревала.

IV

Но об этом, как зреет идея, я не способен рассказать. Не могу, потому что очень это просто. Зреет, и все. Как яблоко на яблоне среди лета.

У меня как раз под окном растет яблоня. И я в любую пору года сижу возле окна, смотрю, вижу. Из зимы яблоня выходит не очень привлекательной, будто мокрый котенок, голая, худая, черная. Но вот наступает весна. Яблоня взрывается розовым цветом. Цветет, роскошествует. Народною тропой, беспрерывным потоком идут и пируют на ней пчелы. А потом прекрасные ее лепестки вянут, их бороздят морщины, цвет опадает. Мне горько. Я хочу, чтобы яблоня была вечно в цвету. Так, наверное, моя душа жаждет вечности. Но чего не дано в однообразном и застылом состоянии, того не дано. Жухлым желтым мотылем откружила, легла на землю некогда розовая и запашистая цветень. А там, где она только что была, проявляется что-то, кажется, совсем уже непотребное. Рыжее, волосатое, усатое. Из этой непотребщины завязывается плод, яблоко. И больше пустоцвета, нежели завязи. За счет того палого, отмершего пустоцвета быстро набирает соки завязь.

Время идет, яблоко наливается. Оно еще не радует глаз, потому что зеленое до оскомины и слито с зеленью листвы. Стала опадать та листва, яблоко, будто кремень, разглаживается, розово и красно наливается, дерзко сияет на просветленной солнцем яблоне. Словно кто-то специально проделал огромнейшую работу, чтобы показать его всему белому свету, показать именно мне и порадовать меня.

Но какая же во всем этом идея? Да никакой. Яблоко просто выспело, созрело. Яблоко просто можно и надо есть. Обо всем просто говорить очень сложно. Не знаю человека, который смог бы ответить на бесконечное и наивное детское "почему". Мне никто не ответил, и я не сумел ответить своему ребенку. В самом деле: ну почему солнце светит?

Так что за ответом, как созревают идеи, обращайтесь к кому-нибудь другому, к президенту, может, а может, к парламенту. К тому же Исааку Ньютону. Исаак должен знать, на то он и Исаак, а еще его ударило яблоко по голове. Меня тоже били и яблоком, и даже камнем. Но, кроме шишки, ни на голове, ни в голове у меня ничего не созрело.