Сергей Кузнецов - Полигон

Я решительно зашагал через площадь, но вдруг остановился.

Где-то вдалеке возник звук. Он с трудом прорывался через густой, как смола, воздух, но я его услышал. Источник звука приближался. Не знаю почему, я вдруг заметался, выискивая, где спрятаться (как назло, никакого места для укрытия поблизости не было), случайно обернулся на супермаркет...

И обмер.

Он был почти такой, как всегда. Обычное трехэтажное модерновое здание, похожее на космическую станцию. Никаких лишних пяти этажей. В этой громадине было проделано несколько брешей непонятной войной, но то была первая и последняя странность.

Даже «Болеро» на время затихло. Как там говорила Скарлетт О’Хара? «Я подумаю об этом завтра. Если я буду думать сегодня, я сойду с ума». Мозг уже не мог анализировать, он просто принял констатацию.

Пока я переживал сумбур в душе и в голове, источник звука вылетел на площадь, и прятаться мне стало незачем.

Судя по силуэту, это была весьма битая жизнью, да еще и без глушителя, «Ока». Когда она с оглушительным ревом приблизилась, то показалась мне темно-синей; в машине, кроме водителя, был один пассажир.

Правую руку я положил на спину своего «узи», который будто бы даже посунулся ближе к хозяину. Предосторожность была излишней: водитель не остановился, напротив – наддал, кидая машину в рывок через площадь, видимо, чувствуя себя уязвимым на открытом месте.

Так гонит, словно его кто-то преследует, отстраненно подумал я, провожая машину глазами. И почти не ошибся.

«Ока» почти домчалась до Проспекта Энергетиков, когда из проулка, из-за домов, раздались два почти синхронных хлопка: стреляли из ракетниц. С отвратительным свистящим звуком два заряда понеслись через площадь; один прошел перед машиной, второй ударил в капот. Машина вильнула, ее занесло, правые колеса угодили в канаву у самого тротуара, она подскочила и... тяжело и не сразу завалилась на левый бок.

Всю картину я видел очень отчетливо, так как произошло это аккурат между двумя дальними горевшими фонарями.

Пока я раздумывал, бежать на помощь или не стоит, послышался свист, и из того проулка, откуда стреляли из ракетниц, появилось несколько теней. Охотники завалили крупного зверя и теперь не спеша направлялись на осмотр.

Моя рука переместилась на рукоять автомата, а указательный палец лег на спусковой крючок. Меня они не видели, зато я их – неплохо, поскольку они вошли в световую зону. Я насчитал восемь человек.

«Болеро» в моей голове приблизилось к кульминации, вступили ударные.

Я медленно двинулся в сторону тусовки, по мере приближения оценивая боевую мощь отряда. Помимо двух ракетниц, имелось помповое ружье на плече толстяка и пневматическая винтовка у мелкого пацана, которая – в умелых руках – может служить довольно грозным оружием.

На меня не обращали внимания, поскольку я был довольно далеко; занимались извлечением попавших в силок пташек через свободную дверцу. Сначала вытащили водителя, повалили у машины и приставили пацана с винтовкой; потом занялись пассажиром, долго возились, и вдруг я услышал:

– Мужики, конец света! Тут телка!

Только этого не хватало, подумал я. Теперь-то уж точно не уйти...

Они засуетились, обступили машину плотнее.

– Чего возитесь?! – покрикивал толстяк.

– Упирается, сучка!.. – вскрик. – Ах, б..., кусается!

– Да ну вас, безрукие! Дайте я!

Водитель приподнялся, но мелкий замахнулся на него винтовкой. Вот тупица! Она же стреляет, это тебе не палка!

Я подошел достаточно близко, но все еще был в тени. Случайно отвлекшись, хозяин помпового ружья посмотрел в мою сторону и моментально взял меня на прицел.

«Болеро» в моей голове стихло.

– Эй, – позвал толстяк из-за прицела, – ты кто? Тебе чего, дедушка?

Этакая, однако, скотина! Какой я ему дедушка?!

Скулящую девицу наконец извлекли из машины, надавали по лицу (очевидно, чтобы не кусалась) и повалили рядом с водителем. Еще пять пар глаз оборотилось в мою сторону.

Я остановился на границе света и темноты.

– Добрый вечер, дорогие мои детишечки, – сказал я.

Сейчас я отчетливо видел, что старшему этой гоп-компании не исполнилось еще двадцати. Выглядели они жалко, и осознание этого наливало их звериной жестокостью.

Я сделал шаг вперед. Теперь на мне была кожаная шляпа, потертые сапоги до колен, трехдневная щетина и прищур холодных глаз на загорелом дочерна на безжалостном солнце прерий лице. Клинт Иствуд из вестерна Серджо Леоне. И музыка Эннио Морриконе.

– Будет лучше для всех, – сказал Клинт Иствуд голосом переводчика Гаврилова, – если вы отпустите этих несчастных. Тогда и вам я позволю уйти. Разумеется, без оружия.

Они заржали – громко, с удовольствием, от души.

– Ты из какой больнички, дедушка?! – заорал толстяк, опуская ружье. – Как тебя отпустили?! Топай к своей помойке, твои картонки совсем остыли, как ночевать в них будешь?!

Они все смотрели на меня и смеялись, широко открывая рты с гнилыми зубами или вообще без зубов. Девушка попыталась ползти в сторону, но мелкий ловко чиркнул в асфальт из пневматики в пяти сантиметрах от нее, и она застыла.

И эта музыка Морриконе – такая характерная, выразительная... У меня даже мурашки побежали.

Неужели Иствуд – суперпарень, ковбой, любимец женщин – это я? Хотя бы ненадолго...

Еще пара шагов вперед.

– Я не желаю вам зла, – сказал Клинт. – Давайте решим дело миром.

– Держите меня семеро! – веселился старший. – Опустел наш зоопарк – главная макака вырвалась на свободу!..

Он внезапно направил дуло ружья мне в грудь. Еще двое, как по команде, вскинули ракетницы.

– Не люблю убивать стариков и детей, хотя иногда приходится... Не доводи до греха, дедушка, вали на свою помойку, не мешай молодежи развлекаться...

Они стояли и смотрели на меня – одни ближе, другие дальше. Только мелкий на заднем плане держал на мушке пленников, но и он то и дело выглядывал из-за спин дружков – любопытно было, как поучат нарывающегося дедушку...

Был ли я возбужден либо, напротив, невозмутим в тот момент? Ни то, ни другое. И кто я был – Клинт Иствуд, бесстрашный герой, защитник обиженных, или Артем Армеев, рядовой банковский цербер, ничем не примечательная личность, «моль бледная»? Они оба были во мне, дополняли друг друга, и наружу выглядывал то один, то другой.

Начинать следует с нейтрализации стрелков, решил я. Есть ли другой выход? Сколько угодно! Быть продырявленным из помпового ружья (вон как палец толстяка дрожит на спусковом крючке), сожженным зарядами из ракетниц (отморозки только ждут команды)... На худой конец – присоединиться к пленникам.

Или... мочить козлов.

И тогда я сказал:

– Ты больше не убьешь ни тех, ни других.