Филип Дик - Пришедший из неизвестности

— А как вы получаете племенной материал?

— Довольно-таки сложным путем. Ежегодно составляем Списки, которые определяются на основе межплеменных конкурсов. Это целая серия испытаний: физические, нравственные, психологические на всех уровнях и при любых условиях. От абстрактного к конкретному. Например, в этом году племя Волков одержало шестьдесят побед из двухсот и смогло представить тридцать зигот из ста. Очень важно то, что образование зигот вне куба не допускается. Мы также можем взять зиготы у особо одаренных особей, если даже их племя потерпело поражение.

В конечном счете мы находим индивидуум, значительно превосходящий по своим качествам остальных. Принимаются меры по сохранению всех его гамет. Сейчас это — Мать Волков — Лорис. Она не потеряла ни одной своей гаметы. При каждом новом накоплении их у нее отбирают, оплодотворяя Фонто. Низшие гаметы — семя племени, получившего плохие результаты, — уничтожаются.

— Значит, вы постоянно улучшаете ваш запас? — осведомился Парсонс.

— Мы это делаем при каждом испытании. Отсутствие возможности дать свое племя в Фонто — трагедия для любого племени и индивидуума. Многие стремятся умереть именно по этой причине.

— Значит эта девушка, Икара, пожелала умереть, зная, что у нее нет никаких шансов на испытаниях?

— Она представляла из себя негативную особь. Мы называем их «неприспособленными». Ее племя теряло свой шанс именно из-за нее. Ее смерть дала возможность образования высшей зиготы. Из куба освобожден девятимесячный эмбрион, который будет носить эмблему племени Кастор и заменит Икару.

Возвращаясь назад, Парсонс думал о том, какие странные моральные принципы заложены в этих людях. Смерть приобретает новый положительный смысл. Это не конец жизни, а ее новый виток. Никакой мистики — только наука.

Он присматривался к окружающим его людям. У всех живой взгляд, красивое лицо, упругая кожа. Красивая раса молодых сильных людей. Они рождались, рождались и умирали, но смерть никого не удручала. Они были веселы и жизнерадостны и заканчивали жизнь спокойно, ожидая грядущего возврата.

«Конечно, это невозможно, — думал Парсонс, — а как же инстинкт самосохранения? Борьба со смертью заложена в человеческой природе.»

Он понимал, что все равно не сможет привыкнуть к этому.

— Вы счастливы, когда кто-то умирает? — спросил он вслух своего собеседника.

— У нас и смерть и рождение — одно и то же. Разве нельзя радоваться рождению человека?

Несмотря на убежденность тона, с которым Стеног отвечал на вопрос, что-то заставило Джима усомниться в его искренности.

«А ведь он не стремится умереть. Вон ведь как внимательно ведет машину, стараясь никуда не врезаться», — эта мысль немного развеселила его.

— В мое время люди почти-что не задумывались над смыслом смерти. — Они просто жили, зная, что придет время и они исчезнут.

— Но ведь ваши предки, — оппонировал ему Стеног, — верили в загробный мир и нередко сознательно шли на смерть, веря в воскрешение. Они знали цену смерти.

— Мы тоже знаем, что смерть существует, однако не бравируем этим понятием как вы.

— Может быть косвенно вы это и делаете… Сейчас поясню, — Стеног на несколько секунд задумался. — Будучи не в ладах с очевидной реальностью, отрицая ее, вы подрываете рациональную базу своей эпохи. Вы не в состоянии справиться с такими проблемами как голод, войны, превышение допустимой численности населения. И что происходит. Вы погибаете на войнах, разрушающих вашу цивилизацию… мы же контролируем общественные процессы. Тщательно изучаем все аспекты развития общества. В итоге можем прогнозировать любое развитие событий.

Они подъехали к дому Стенога. Прежде чем зайти внутрь, Стеног остановился возле розового куста.

— Взгляните, — указал он на цветок, — он уже почти-что завял. А это, — хозяин дома приподнял листок, — почка, которая не может раскрыться, пока окончательно не завянет этот цветок.

Он достал из кармана маленькие ножницы, аккуратным движением срезал полуувядшую розу и бросил ее за забор.

— Теперь я освободил место для новой жизни и почка породит не менее красивый цветок.

Пример казался довольно-таки убедительным. И все-таки Джим был настроен скептически.

— Что касается растений — спорить не буду. Но когда речь идет о людях, мне это кажется аморальным. Неужели все вокруг думают так, как вы? А может быть потому я и оказался здесь, что кто-то с вами не согласен?

— Да, они есть и действуют, — оборвал его Стеног.

Парсонс вдруг понял почему он не под стражей, почему ему показывают окружающий мир, приглашают в гости и даже привели в святая-святых — Фонто.

Они хотят установить контакт.

Ами сидела за клавесином. Исполняемая ею музыка выглядела весьма странно. Прислушавшись, Парсонс все же узнал невероятно искаженную мелодию Джерри Ролл Мортона. Испустив последний аккорд, клавесин умолк.

Ами повернулась к Джиму.

— Мне вдруг захотелось сыграть что-то из вашей эпохи. Вы должны знать Мортона. Для нас он так же велик, как Шуберт и Брамс.

— Да, Мортон был у нас популярен.

— Может быть я плохо сыграла? — ее брови нахмурились.

— Что вы, что вы! Я в полном восторге. Исполнение было прекрасным.

— Увы, у нас никто не умеет играть, — как бы не слыша его слов со вздохом произнесла Ами, — в нашу эпоху, где главное развлечение — телевизор, музицирование полностью забыто.

Несмотря на то, что Парсонс никогда не играл ни на каком музыкальном инструменте, он страстно любил музыку. У него была прекрасная коллекция дисков, а посещение концертов было одним из главных времяпрепровождений.

— А вы не умеете играть? Нет? Странно, — Стеног держал в руках бутылку и стакан. — Хотите выпить? Прекрасный ферментный напиток из зерна. — Думаю, мне это знакомо, — оживился Парсонс.

— Да, это алкоголь, подтверждая его догадку с серьезным видом продолжал Стеног. — Кстати, я уверен, что он был изобретен в ваше время, как альтернатива наркотикам.

Быстрым движением он наполнил два стакана. Они молча выпили. Напиток напоминал кисловатый бурбон. Между тем, Ами что-то наигрывала на клавесине. В комнате царило спокойствие и благодушие.

Несмотря на это Джим чувствовал себя скованно. Что-то в этом обществе его явно смущало. В душе он понимал, что не имеет права осуждать людей, принадлежащих другому миру. По отношению к ним он не мог быть объективен.

Между тем Стеног налил себе второй стакан. Ами неожиданно потребовала, чтобы он обслужил и ее. Не дождавшись реакции Стенога она подошла к бару и наполнила бокал.

— Ты говорил о членах какой-то политической группировки, чего они добиваются? — прервал воцарившееся молчание Парсонс.