Джеймс Уайт - Эскулап

- Минуточку, монитор, - вмешался Какстон, вдруг появившись на экране рядом с Крэйторном. - Я уверен, что все не просто так. Все эти задержки с ответами, это тяжелое дыхание и всякие там приговаривания "баю-баю, малыш" - это все разыгрывается специально, чтобы продемонстрировать, какая он великолепная нянька. Полагаю, следует доставить его сюда, чтобы он лицом к лицу...

- Вовсе не следует, - торопливо перебил О'Мара. - Я готов отвечать на любые вопросы сейчас.

Его воображение уже рисовало ужасную картину: он представил себе реакцию Какстона на состояние малыша; от этих мыслей О'Мара терял всякое самообладание. Какстон не станет долго думать, искать объяснений, не задастся вопросом, можно ли поручать младенца-инопланетянина человеку, который совершенно несведущ в его физиологии. Какстон будет просто действовать - и притом весьма энергично.

Что же касается монитора...

Из истории с несчастным случаем ему, может быть, и удастся выпутаться, думал О'Мара, но если к этому у него на руках умрет малыш, то тут уж не останется никакой надежды. Сейчас необходимо было выиграть время. Четыре-шесть часов, если верить справочнику.

Внезапно он понял, что малыш обречен. Ему становилось все хуже: он стонал и дрожал, вызывая жалость и отчаяние. О'Мара беспомощно выругался.

То, что он пытался сделать сейчас, следовало сделать с самого начала, а теперь уже поздно... Можно считать, что малыш погиб, а еще пять-шесть часов и О'Мара сам протянет ноги или станет инвалидом на всю жизнь. И поделом!

***

Малыш дал понять, что сейчас подаст голос, и О'Мара с мрачной решимостью снова приподнялся на локтях, готовясь к очередной серии шлепков. Следовало выиграть время, чтобы завершить начатую процедуру и ответить на все настойчивые вопросы монитора. Если малыш снова заревет, сделать это будет невозможно.

- ...за ваше искреннее сотрудничество, - сухо продолжал монитор. Прежде всего я попрошу объяснить, что произошло с вашим характером.

- Мне в самом деле все обрыдло, - упрямо повторил О'Мара. - Здесь негде развернуться. Может быть, я на самом деле стал нытиком. А теперь меня считают подонком, и я пошел на это вполне сознательно. Я достаточно читал, чтобы стать неплохим психологом-самоучкой.

И тут разразилась беда. Его локоть скользнул по полу, и он грохнулся навзничь с высоты трех четвертей метра. При утроенной силе тяжести это было равносильно падению со второго этажа. К счастью, тяжелый скафандр и шлем с прокладками смягчили удар, так что он не потерял сознания, но, падая, невольно судорожно схватился за веревку.

И это стало роковым.

Один груз опустился, другой резко взлетел и с треском ударился о потолок, сокрушив скобу, укрепленную на легкой металлической балке. Вся сложная конструкция стала разваливаться и, увлекаемая учетверенной силой тяжести, рухнула вниз прямо на малыша. О'Мара в своем состоянии не мог определить силу удара, который достался малышу, - был ли этот удар лишь немногим сильнее обычного увесистого шлепка или гораздо более сильным - но малыш сразу затих.

- Я вас в третий раз спрашиваю, - монитор повысил голос, - что там у вас происходит, черт побери?!

О'Мара пробормотал что-то нечленораздельное. Но тут вмешался Какстон:

- Там творится неладное, и я готов поклясться, что это касается малыша. Я сам должен взглянуть...

- Подождите! - в отчаянии воскликнул О'Мара. - Дайте мне еще шесть часов!

- Я буду у вас через десять минут, - заявил Какстон.

- Какстон! - еще громче рявкнул О'Мара, - если вы войдете в шлюз, вы меня прикончите! У меня внутренний люк раскрыт настежь, и, если вы откроете наружный, весь воздух улетучится, а монитор лишится своего обвиняемого.

Наступила внезапная пауза, потом монитор спокойно спросил:

- Зачем вам нужны эти шесть часов?

О'Мара попытался тряхнуть головой, чтобы отогнать дурноту, но голова его теперь весила втрое больше обычного, и он едва не свихнул себе шею. В самом деле, зачем ему эти шесть часов, внезапно удивился он, оглядевшись и увидев, что распылитель и пищевой резервуар раздроблены свалившейся на них системой полиспастов. Теперь он не мог ни накормить, ни обмыть малыша, едва видного из-под обломков. Оставалось только уповать на чудо.

- Я разберусь, - упрямо сказал Какстон.

- Нет, - возразил монитор по-прежнему вежливо, но тоном, не допускающим возражений. - Я хочу добраться до сути. Вы подождите снаружи, а я пока побеседую с О'Марой один на один. Вот так. Ну, а теперь О'Мара что там у вас... происходит?

Все еще лежа на спине, О'Мара пытался собраться с силами. Он пришел к выводу, что разумнее всего будет рассказать монитору все, как есть, а потом просить, чтобы на эти шесть часов его оставили в покое. Только это и могло спасти малыша. Но во время исповеди О'Мара чувствовал себя прескверно, все вокруг плавало в тумане, так что временами он сам не понимал, открыты ли у него глаза или закрыты. Он заметил все же, когда кто-то подсунул монитору записку, но Крэйторн не стал ее читать, пока О'Мара не кончил.

- Вы попали в передрягу. - Монитор бросил на О'Мару сочувственный взгляд, но тут же добавил уже суровее:

- При обычных обстоятельствах мне пришлось бы поступить так, как вы настаиваете, и дать вам эти шесть часов.

В конечном счете справочник у вас и вам виднее, как поступить. Но за последние несколько минут ситуация в корне изменилась. Мне сейчас сообщили, что прибыли два худларианина, причем один из них врач. Так что, думаю, лучше вам уступить, О'Мара. Вы старались изо всех сил, но теперь предоставьте делать это квалифицированным специалистам. - Он помолчал и добавил:

- Ради вашего же малыша.

***

Три часа спустя Какстон, Уоринг и О'Мара сидели за столом напротив монитора.

- В ближайшие дни я буду занят, - оживленно сказал Крэйторн, - так что давайте быстрее покончим с этой историей. Прежде всего - несчастный случай. О'Мара, исход вашего дела целиком зависел от того, поддержит ли Уоринг вашу версию. Мне известно, что у вас на этот счет были какие-то весьма хитрые соображения. Показания Уоринга я уже слышал, но мне хотелось бы удовлетворить собственное любопытство, узнав, что он сказал по вашему мнению.

- Он подтвердил мои слова, - измученно ответил О'Мара. - У него не было иного выхода.

Он посмотрел вниз, на свои руки; мысленно он все еще находился рядом с безнадежно больным малышом, которого оставил в своей каюте. Снова и снова говорил он себе, что не виноват в случившемся, но где-то в глубине души чувствовал, что, прояви он большую сообразительность и начни лечение в худларианских условиях раньше, малыш был бы сейчас уже вполне здоров. В сравнении с этим результаты расследования не имели сейчас для него никакого значения - равно как и показания Уоринга.