Филип Фармер - Одиссея Грина

Когда ударит большой колокол храма бога времени Груза, Грин должен подняться со своей скамьи и идти на свою, как он считал, каторжную работу. Если бы эта женщина интересовалась еще чем-нибудь, кроме своей внешности и пищеварения, если бы она не болтала о дурацких дворцовых сплетнях, это было бы не так уж плохо. Но нет, она болтала и болтала, а Грин изнемогал от желания уснуть и не мог отключиться ни на секунду из страха непоправимо оскорбить ее. А это значило…

7

Малая луна уже коснулась западного горизонта, а большая приближалась к зениту, когда Грин проснулся и вскочил, потея от ужаса. Он уснул и заставил герцогиню ждать!

— Бог мой, что она скажет! — вслух произнес он. — И что мне казать ей?

— Тебе ничего не придется мне говорить, — послышался в ответ гневный голос рядом. Он вздрогнул, повернулся и увидел, что рядом стоит герцогиня. Одета она была в платье, но ее бледное лицо с раскрытым ртом светилось под тенью капюшона. Белые зубы блеснули, когда она начала проклинать его за нелюбовь к ней, за признаки скуки в ее присутствии, за любовь к какой-то паршивой рабыне, никуда не годной, ленивой, безмозглой пустышке-распутнице.

Если бы ситуация не была такой серьезной, Грин, возможно, улыбнулся бы: герцогиня мастерски рисовала собственный портрет. Он попытался остановить словоизвержение, но тщетно. Она заорала, чтобы он заткнулся, а когда он поднес палец к губам и произнес «чш-ш-шш», она закричала еще громче.

— Ты же знаешь, что тебе запрещено выходить из своих комнат после наступления темноты, если герцога нет рядом, — произнес он, беря ее под локоть и пытаясь увлечь к тайной двери. — Если стража увидит тебя здесь, будут неприятности, большие неприятности. Пойдем.

К несчастью, стража уже увидела их. Внизу на лестнице появились факелы и заблестели стальные шлемы стражников. Грин попробовал поторопить ее — было еще время скрыться за дверью, но она выдернула руку и закричала:

— Убери свою грязную лапу, раб! Герцогиня Тропэтская не позволит, чтобы ее толкало бледное животное!

— Демон возьми! — огрызнулся он и оттолкнул ее. — Ты глупая кизмаяха! Идем быстрее! Не тебя будут пытать, если обнаружат нас вместе!

Зьюни отшатнулась. Лицо у нее перекосилось, а рот дважды открылся и закрылся без единого звука.

— Кизмаяха?! — наконец выдохнула она. — Сам кизмаях!

Внезапно она начала вопить во все горло. Прежде, чем он успел зажать ей рот, она метнулась к лестнице. Тоща только он очнулся от ступора и побежал, но не за ней, а к секретной двери. Поднялась кутерьма. Объясняться со стражниками было бесполезно. Ситуация развивалась по шаблонному сценарию. Она скажет охране, что он неизвестно как прошел в ее комнату и вытащил ее на стену, по-видимому, собираясь изнасиловать. Почему он потащил ее в людное место, когда уже был в тихом уголке ее апартаментов, спрашивать не будут. И стражники, хотя и будут знать, что было в действительности, якобы поверят ей, с яростью схватят его и потащат в подземную темницу. Самое абсурдное то, что через несколько дней весь город, и сама Зьюни в том числе, поверят, будто так все и было на самом деле. Ко времени казни горожане возненавидят его всеми фибрами души, и все рабы пострадают, потому что должны будут разделить вину Грина.

Но он не собирался сдаваться. Сопротивление, конечно, лишь подтвердит его вину, но это уже не имело значения. Он проскочил через секретную дверь, захлопнул ее и запер, а затем ринулся вверх по лестнице, ведущей к покоям герцогини. Страже придется обходить далеко вокруг, и у него будет, по крайней мере, минуты две, прежде чем они откроют двери приемной и прихожей, объяснят внутренней страже, что случилось, и начнут его искать. Грин бежал, как заяц, но мысль его работала, как у лисы. Давно предполагая, что такое может с ним случиться, он в деталях разработал несколько планов. Теперь он выбрал самый подходящий и начал довольно гладко осуществлять его.

Узкая винтовая лестница позволяла подниматься только одному человеку. Он взбежал по ней так быстро, что у него закружилась голова. Он покачивался и с трудом удерживался, чтобы не упасть влево, когда очутился на верхней площадке. Но он не стал задерживаться, переводить дыхание, восстанавливать равновесие, а потянул за рукоятку и скользнул за дверь. Слава богу — никого! На мгновение он остановился и прислушался, нет ли кого-нибудь в соседней комнате, затем нажал на выпуклость среди бронзовых завитушек, которая была соединена с механизмом секретной двери. Часть стены бесшумно откатилась. Тогда он повернул рычаг так, чтобы дверь невозможно было открыть с другой стороны. Грин нашел время горячо поблагодарить строителей замка, которые изготовили этот механизм, чтобы спасти владельца в случае восстания или дворцового переворота. Если бы этого механизма здесь не было, ему бы не спастись. Спастись? Он лишь избежал немедленного пленения. Но он собирался скрываться как можно дольше, а затем драться, пока они не будут вынуждены просто и без затей убить его.

Первым делом следовало найти оружие. Он хорошо изучил расположение комнат Зьюни и точно знал, где находится то, что ему надо. Он прошел через две большие комнаты, легко находя путь даже при слабом свете масляных ламп и свечей. На стене в третьей комнате висела сабля, изготовленная знаменитым кузнецом далекого и почти легендарного города Таламаска из самой лучшей стали, какая мыслима на этой планете. Клинок был подарен герцогу отцом Зьюни по случаю свадьбы. Предполагалось, что он перейдет по наследству старшему сыну Зьюни, когда тот достигнет возраста, дающего право на обладание оружием. На гарде эфеса, украшенного золотом, был выгравирован девиз: «Лучше ад, чем позор». Грин пристегнул клинок с ножнами к железному кольцу на широком кожаном поясе, подошел к изящному комоду, выдвинул ящик и вынул из него стилет. Его он просто сунул за пояс, а еще — огромный кремневый пистолет с золотыми и костяными накладками на рукоятке. Он зарядил пистолет порохом и стальными шариками, выудив их из того же ящика, и сложил всю амуницию в мешочек, висящий все на том же поясе. Затем он вышел на балкон, чтобы оценить обстановку.

Тремя этажами ниже на стене была дорожка, которую он покинул несколько минут назад. Толпа стражников и Зьюни среди них стояли и смотрели вверх. Когда они увидели его в свете лун и факелов, послышались крики. Несколько солдат подняли свои длинноствольные мушкеты, но Зьюни запретила им стрелять: он нужен был ей живым. Кожа Грина покрылась мурашками, когда он услышал мстительные нотки в ее голосе и представил пытки, что она придумает для него. Он видел слишком много пыток и догадывался, что может ожидать его самого. Переполненный внезапным гневом из-за того, что она такая вероломная и неблагодарная; гневом, смешанным с отвращением к самому себе из-за того, что он спал с нею, Грин нацелил пистолет на нее. Раздался щелчок, блеснула вспышка, зашипел порох на полке.