Александр Мирер - Будет хороший день!

— Садись.

Так. Теперь он передавал вещи сверху вниз. Бормоча про себя, чтобы ничего не забыть: аппараты, боксы и сачок… Карабины, две коробки с комплектным питанием, патроны. Спички есть в коробках. Спирт, пистолет. Что еще? Он подумал было взять с собой отснятые пленки. Ни к чему. Пирога мала, а ящики герметичные, не утонут.

— Рация не герметичная, — сказал Андрей.

— Тащи в лодку.

Андрей опустил тяжелый ящик в лодку, взял весло.

— Наладь прожектор, — сказал он Алене.

Желтый луч ушел к берегу и закачался впереди, выскакивая над верхушками леса в черное небо. Алена опустила прожектор, чтобы не налететь в темноте на бревно, и сидела, вглядываясь в воду, бурлящую на отмели перед островом.

Деревья поднимались все выше, закрывали небо вместе с бледными звездами, и вдруг они въехали в муравейник, прямо на пироге, и в желтом луче завертелись искры, как багровые светляки. Аленка протянула руку:

— Течение очень сильное. Ты чувствуешь?

Андрей ткнул веслом вниз. Воды немного, и она мчится вперед, волоча за собой пирогу…

— Непонятно, — хрипло проговорил Андрей. — Если она так мчится, то, может быть, Клуб не затопило. Где-то есть слив.

Аленка повернулась к нему и всплеснула руками, а лодка уже вертелась между деревьев, цепляя килем землю, прорываясь вперед к Клубу.

V

Великий город огненных погибал. Глинистые потоки хлестали по дорогам, вода возникала из-под земли и перекатывалась через ряды солдат и стволы деревьев, источенные термитами.

Первыми погибли слепые рабочие на грибных плантациях, замурованных в глубоких подземельях. Потом вода поднялась в камеры термитных маточников и поглотила маток, которые роняли последние яички в воду, и бесчисленные поколения белых термитов, и охрану. Этого было достаточно, чтобы муравейник погиб от голода, но вторая волна, как отзвук грохота бревен, хлынула в следующие этажи города. Тонули в казармах рабочие-листорезы, и рабочие — доильщики тлей, и муравьи-бочонки в складских пещерах, а по мутным водоворотам катились живые шары, свитые из большеголовых солдат. Крылатые солдаты носились в темноте, не слыша команды, — тысячи воинов, которым теперь нечего было охранять.

…Рассвет застал людей у Клуба. Вода стремительно бурлила по старице, уходя в рукав, и подножие муравьиного мозга оставалось над поверхностью. Но пещеры под Клубом были затоплены. Отсюда поднимались и уносились по течению трупы крылатых — не бесполых солдат, а самцов. Это были первые самцы, которых удалось увидеть, — странные существа, с короткими декоративными крыльями. Может быть, из-за того что они погибли. Большой Клуб, состоящий из самок и бесполых рабочих, на какое-то время выключился, замер. С отчетливым шелестом носились по извилинам рабочие, но мозг был неподвижен, и диски-информаторы сидели по верху грота, как огромные красные глаза.

— Ах, черт! — сказал Андрей и, разрывая застежки, стал дергать кинокамеру из чехла. — Диски всегда были в воздухе, и шли злые споры — рассыпаются они для отдыха или так я живут скопом.

Прошла третья волна. Вода захлестнула нижний откос грота, и внезапно диски взлетели и с жужжанием двинулись в разные стороны.

— Смотри! — крикнула Аленка.

Большой Клуб заработал. Всюду, где можно было что-нибудь разглядеть, хаос сменялся порядком. Шары сцепившихся муравьев, без толку перекатывающиеся по воде, направлялись к ближним деревьям и высыпались на кору огненными потоками. Муравьи отступали от пещер колоннами, волоча в челюстях кто что мог. Над главной тропой кружились алые смерчи — крылатые солдаты поднимали на воздух тонущих рабочих, выбирая их из хаоса веточек и насекомых, с вентиляционных холмиков, даже с бортов пироги. Спасалась ничтожная часть, горстка, но Большой Клуб сражался как мог, а вода поднималась, и уже нижние края фестонов ушли под воду вместе с мантией.

Андрей снимал. Алена меняла кассеты, держа на коленях запасной аппарат, и подавала ему, и он снимал на самой малой скорости, снимал все. Как рабочие потащили корм через верх, по гребню, как ушли под воду солдаты охраны, как верхние узлы начали стремительно откладывать яйца и несколько минут мантия потоком тащила их кверху.

Это было ужасно — обратный поток скатывался под воду, в слепом стремлении к беспомощным мозговым, еще шевелящимся внизу.

Это было ужасно — живой мозг погибал у них на глазах, не пытаясь спастись, не обращая на них внимания.

Они, как стервятники, крутились рядом. Пирога поднималась вместе с водой, и Аленка говорила в магнитофон, меняла кассеты, снимала и следила по секундомеру, в какую секунду Большой Клуб перестал принимать информацию, на каком миллиметре погибли двигательные центры, и диски неподвижно повисли в мокром воздухе.

Оставалось всего полметра, когда трубка зашевелилась на прежнем месте. Мозг уже не работал, — это был спазм, судорога памяти — в трубку свивались и крошечные «минимы», и молодые рабочие, и старые в тусклом, почти коричневом хитине. И вдруг они разбежались, не достроив трубки. Все. С потолка грота поползли рабочие — кто куда, и все кончилось. Комочки жирной земли падали в воду, просвеченную красным, и по бортам пироги бестолково носились длинноногие солдаты.

Андрей не оглядывался. Алена сунула ему сачок, всхлипнула, подвела лодку к гребню. Под ветками деревьев спустившимися к самой воде, он опустил сачок и, поддав коленом, вырвал кусок из того, что было Клубом. И еще раз.

Потом Аленка опустила весло, лодка пошла над тропами, и снова он взялся за гладкое древко сачка, стряхнул с него мусор и трупики муравьев и накрыл диск, тихо жужжащий над самой водой. Щелкнула крышка бокса.

Домой… «Вернулся домой моряк, домой вернулся он с моря, и охотник пришел с холмов». Лодка качалась, проходя поляну наискось, впереди маячила палатка, и Андрей смотрел вперед, вперед — только бы не оглянуться. Теперь там пировали рыбы, и ныряли в мутной воде крокодилы, не брезгующие ничем.

Аленка перестала всхлипывать и тихо возилась на корме, приводя себя в порядок. Вздохнула глубоко и сказала сиплым, решительным голосом:

— Сейчас будем есть. Ты не ел со вчерашнего утра. Рация в порядке?

«Верно, — подумал Андрей. — Уходить. Уйти, как с кладбища. Нечего делать на кладбище». Он посмотрел на свои руки в грубых защитных перчатках — в петельках на запястьях еще торчали пинцеты. Снял перчатки. Пинцеты слабо звякнули. Андрей нагнулся к рации, грубые складки комбинезона врезались в воспаленную кожу. Тогда он поднял руку к горлу, крепко ухватился за воротник, рванул. С пронзительным треском лопнула ткань, Андрей выдернул ноги из сапог, отшвырнул комбинезон от себя, к рыбам.