Том Пардом - Во тьме веков

Харрингтон заставил себя пройти до конца трюма. Через каждые три шага он вглядывался в полки по обе стороны прохода.

На палубе он испытал было сочувствие к Захарии, понимая опасность ранения в живот. Теперь же он желал Захарии целый месяц промучиться перед смертью. И чтобы до самого последнего вздоха он непременно оставался в сознании.

Назад к трапу он шел, глядя прямо вперед. Сегодня в шлюпке он вышел из себя, когда увидел, как головорезы Захарии используют пленников в качестве живых щитов. Дважды за день такого случиться не должно. От его хладнокровия зависит судьба «Воробья» и команды.

Харрингтон занял место на палубе, Терри взглянул на него. Пленники из команды работорговцев выглядели довольно жизнерадостно. Им было известно, что суд во Фритауне освободит их самое большее через месяц.

— Там по крайней мере четыреста человек, — сказал Харрингтон. — Минимум две тысячи фунтов. Плюс стоимость корабля.

Глядя, как первая шлюпка с пленными, тяжело осев в воде, медленно идет к «Воробью», Эмори занялся подсчетами. Учитывая скорость движения лодки, им придется ждать дальнейшего развития событий часа два.

Половину экранов Джива отвела команде, на другой половине красовались африканцы, но Эмори знал, что будет дураком, если снова начнет спорить с ней. Команда бесстрастно держала пленников под прицелом. Африканцы беседовали между собой. Двое из них, которые были связаны цепями с упавшей женщиной, опустились подле нее на колени.

Эмори считал, что кульминационным моментом всей истории станет выход рабов на солнечный свет. Он с таким энтузиазмом говорил об этом во время планирования миссии, что Питер Легрунди стал подтрунивать над ним, сказав, что Эмори рассказывает так, словно уже видел это.

«Как только позволили обстоятельства, я приказал вывести освобожденных рабов на палубу, — писал Харрингтон. — Они не могли в полной мере уразуметь изменений в своем положении, а я не мог объяснить им, ибо переводчика у нас не было. Но при виде стольких спасенных от ужасной судьбы душ в каждом сердце, способном сострадать, рождалось чувство глубочайшего удовлетворения».

— Как вы думаете, капитан, не оставить ли нам себе этого парня? Такие мышцы очень бы пригодились.

Харрингтон обернулся на голос. Докинс стоял перед негром с исключительно развитой мускулатурой.

— На твоем месте я бы не стал слишком близко к нему подходить, — сказал Харрингтон. — Пока что мы не дали ему повода считать нас друзьями.

В притворном испуге Докинс вскинул руки и отскочил на два шага. Харрингтон позволил себе улыбнуться.

— Если бы мы отвезли тебя в Бразилию, то получили бы куда больше пяти фунтов, — сообщил африканцу Докинс — Такой ниггер, как ты, принесет три сотни чистыми, если до конца своей черной жизни будет таким вот грозным взглядом смотреть на белых.

Джива усмехнулась. Она никак не прокомментировала то, что британские солдаты употребляли слово «ниггер», но Эмори был уверен: она примечает каждую мелочь. Впрочем, Питер Легрунди говорил, что британцы всегда придумывали унизительные прозвища всем иностранцам, попадавшимся им на пути.

— Французов они называли лягушатниками, — сказал тогда Питер. — Очевидно, потому, что им приписывали особую любовь к поеданию лягушек.

Харрингтон наблюдал за тем, как шлюпка отчаливает от борта работоргового судна с предпоследней партией пленников, количество которых сократилось уже до семи человек. Трое из них присели возле своего капитана, поили его водой и подбадривали.

— Мистер Терри, пожалуйста, возьмите с собой людей и выведите на палубу человек пятьдесят несчастных. Лучше женщин и детей. Справиться с таким количеством беспокойных самцов мы не в состоянии.

— Похоже, что ваш предок не уверен, что ему удастся совладать с этими животными, — съехидничала Джива. — Интересно, а как они называли африканских женщин? Самками?

— Если вы проделаете небольшое исследование перед тем, как займетесь монтажом, то наверняка выясните, что молодых британцев тоже называли самцами. Это было лишь определение молодого человека с неуемной энергией и юношеским мироощущением. Они бы даже вас, Джива, назвали самцом, если бы вы не родились женщиной.

Харрингтону не доводилось бывать с чернокожей. Его сексуальный опыт ограничивался встречами с определенного типа женщинами итальянских и южноамериканских портов, которые были не прочь задрать юбку перед моряком. Бонфорс утверждал, что чернокожие женщины более горячие, чем белые, но Бонфорс — болтун. Впрочем, большинство моряков считали, что любые иностранки более страстны, чем англичанки.

Члены команды Терри вывели на палубу женщин. У нескольких на руках были дети. На большинстве были только набедренные повязки, выставлявшие на обозрение ноги, руки и другие части тела, которые цивилизованные женщины прикрывают.

Еще будучи мальчиком, Харрингтон прочел речь Уильяма Питта, в которой тот ратовал за отмену работорговли. Когда дядя сообщил ему, что Адмиралтейство согласно доверить ему командование кораблем, он перечел эту речь. Питт утверждал, что жители древней Британии некогда были столь же дики и нецивилизованны, как население современной Африки; это было «во времена, когда на нашем острове даже приносились человеческие жертвы».

В те дни, говорил Питт, какой-нибудь римский сенатор мог, указав на британских варваров, заключить: «Вот народ, который никогда не сможет стать культурным. Это народ, которому не предначертано обрести свободу. Он не обладает разумом, необходимым для обретения навыков, нужных для развития искусства и ремесел. Сама десница природы указала ему место ниже уровня цивилизованного человека, дабы обеспечить рабами остальной мир».

Возможно, стоявшие перед Харрингтоном люди и были дикарями. Но, как говорил Питт, они обладали потенциалом, чтобы подняться до уровня жителей Британии. Они имели право быть свободными.

Появившаяся из люка женщина споткнулась и растянулась на палубе. Один из матросов склонился над упавшей африканкой. Его ладонь обхватила левую грудь женщины.

— Вот какая симпатичная молодка! — оценил ее моряк. Стоящий рядом матрос расплылся в ухмылке.

Офицер, которому надлежало руководить операцией, — командир артиллерийской части мистер Терри — стоял всего в шаге позади. Джон Харрингтон, наблюдавший за тем, как на солнечный свет выбираются рабы, отвернулся и стал смотреть на семерых плененных работорговцев у носовой рубки.

Следующим из люка появился худой мальчуган семи-восьми лет. За ним следом выбралась молодая женщина, вероятно, мать мальчика, которой перепал увесистый шлепок ниже пояса.