Роберт Хайнлайн - Уолдо

Граймс пожаловался на яркий свет: – Черт возьми, Уолдо, отрегулируй свое освещение, не то у нас головы разболятся!

– Извини, дядя Гас.

Уолдо вынул правую руку из перчатки и опустил на одну из панелей управления. Резь в глазах прекратилась. Свет теперь исходил лишь оттуда, куда никто из них не смотрел. Кроме того, он сделался гораздо ярче, поскольку источников освещения стало значительно меньше. Лучи рисовали на стенах замысловатый узор.

Стивенс попытался поймать глазами начало узора и на первых порах потерпел неудачу: устройство, по-видимому, и задумывалось так, чтобы быть незаметным.

После нескольких неудачных попыток он наконец догадался, что надо следить глазами, а не вертеть головой.

Устройство реагировало только на поворот головы, перемещение зрачков были для него слишком незначительным.

– Я вижу, вас, мистер Стивенс, заинтересовал мой дом. – В усмешке Уолдо проскальзывало высокомерие.

– Очень. Думаю, это самое замечательное место из всех, что я когда-либо видел.

– Что же в нем такого замечательного?

– Во-первых, отсутствие определенной ориентации. И, конечно, несколько инженерных новинок. Вы сочтете меня земным человеком, но я до сих пор продолжаю искать внизу пол, а вверху – потолок.

– Это всего лишь вопрос функционального дизайна, мистер Стивенс. Я живу в исключительных условиях, поэтому и дом мой кажется исключительным. Что же касается новинок, о которых вы говорили, то они по большей части заключаются в удалении лишних деталей и добавлении нескольких новых приспособлений.

– Сказать по правде, самое интересное из того, что я видел, не является частью вашего дома.

– Действительно? И что же это такое?

– Бальдр, ваш пес.

Услышав свое имя, животное повернуло голову.

– Я никогда не видел, чтобы собака так ловко передвигалась в невесомости.

Уолдо улыбнулся, и впервые его улыбка стала искренней и теплой.

– Да, Бальдр у меня акробат. Он ведь попал в невесомость еще щенком.

Уолдо протянул руку и потрепал пса по загривку, тут же обнаружив свою крайнюю слабость: сила этого жеста никак не соответствовала громадным размерам животного. Движения пальцев были слишком вялыми, чтобы спутать грубую шерсть собаки и сдвинуть с места большие уши. Однако Уолдо, казалось, не замечал своей немощи или не обращал на нее внимания.

Вновь повернувшись к Стивенсу, он добавил: – Если вам так понравился Бальдр, вы обязательно должны увидеть Ариэль.

– Ариэль?

Вместо ответа Уолдо коснулся вокаляра и просвистел музыкальную тему из трех нот. У «верхней» стены послышался шорох, и к гостям устремилось маленькое желтое существо – канарейка. Сложив крылья, она пулей промчалась по воздуху на расстоянии около фута от Уолдо, расправила крылья, несколько раз взмахнула ими, опустила распушенный хвост и замерла в воздухе.

Впрочем, птица все же продолжала медленно двигаться вперед; приблизившись на расстояние одного дюйма к плечу Уолдо, она «выпустила шасси» и уцепилась коготками за его фуфайку.

Уолдо поднял руку и погладил птицу. Канарейка взъерошила перышки.

– Ни одна птица, высиженная на Земле, не может научиться летать в невесомости, – заговорил Уолдо. – Я это хорошо понял после того, как потерял полдюжины птиц, не сумевших приспособиться к здешним условиям.

– А что с ними случилось?

– Применяя человеческие термины, это можно назвать острой формой неврастении. Вначале они пробуют летать, и оказывается, что их первоначальные земные навыки никуда не годятся и все попытки приводят к неудаче. Поэтому они отказываются даже пытаться и через некоторое время умирают, потому что их сердце, выражаясь поэтически, разбито. – С радостью в голосе он добавил: – Однако Ариэль оказалась гениальной птицей. Она попала ко мне еще в яйце и самостоятельно изобрела совершенно новый способ полета. – Уолдо протянул птице палец, на который та и пересела. – Довольно, Ариэль. Лети домой.

Канарейка начала высвистывать мелодию «Колокольный звон» из «Лакме».

Хозяин покачал головой.

– Хватит, Ариэль. Лети спать.

Птица оторвалась от пальца, зависла на мгновение в воздухе, затем на секунду или две быстро замахала крыльями, чтобы набрать скорость в нужном направлении, и, приняв совершенно обтекаемую форму, пулей унеслась туда, откуда прилетела.

– Джимми хотел поговорить с тобой кое о чем, – начал Граймс.

– Буду рад, – безмятежно ответил Уолдо. – Но, может быть, мы сначала поужинаем? Как вы считаете, сэр?

Стивенс решил, что с сытым Уолдо ему будет легче договориться. Кроме того, его собственный желудок сообщал, что сам не прочь переварить калорию-другую.

– Я не против, – ответил он.

– Чудесно.

Появились столовые приборы.

Стивенс никак не мог решить, сам ли Уолдо приготовил обед, или эту работу выполнили слуги, находившиеся в отдельном помещении. Современные способы приготовления пищи были таковы, что Уолдо мог обойтись без посторонней помощи. Он, Стивенс, легко стряпал себе сам, так же, как и Гас. Тем не менее ему показалось важным при первом же удобном случае спросить у дока Граймса, живут ли в резиденции Уолдо слуги, и если живут, то кто они. Однако он так и не выполнил своего намерения.

Ужин появился в небольшом пищевом контейнере, который вылетел из длинной складной пневмотрубы и, с тихим шорохом, занял свое место в центре между собравшимися. Стивенс едва заметил, чем его здесь кормили. Он заранее знал, что еда будет и питательной, и вкусной. Больше всего его занимала сервировка стола и способ приема пищи. Уолдо позволил своему бифштексу свободно парить перед собой, кривыми хирургическими ножницами отрезал от него куски, с помощью изящных щипчиков отправлял их в рот. И принимался энергично жевать.

– Теперь хороший бифштекс не достать, – заметил он. – Этот кусок прожевать невозможно. Бог свидетель, я плачу достаточно, но все впустую.

Стивенс не ответил. На его вкус мясо было даже слишком нежным. Оно едва не распадалось на части.

Сам он орудовал ножом и вилкой. Впрочем, нож оказался излишним. По всей видимости, Уолдо не могло прийти в голову, что кто-то из гостей пожелает воспользоваться теми безусловно гениальными приспособлениями, которые он изобрел для себя. Стивенс ел с деревянной тарелки, зажав ее между коленями, для чего он, по примеру Граймса, поджал под себя ноги.

Внутреннюю сторону тарелки предусмотрительно снабдили маленькими острыми зубцами.

Напитки были поданы в эластичных пакетах, из которых торчали соски, отчего на ум сразу приходили детские пластмассовые бутылочки.

Наконец пищевой контейнер со скорбным вздохом втянул в себя столовые приборы.