Глеб Голубев - По следам ветра

Больше того: в управлении рыбной разведки было решено только что прибывшую из Москвы новенькую подводную телевизионную установку проверить и наладить на «Алмазе» во время поиска затонувшего судна.

Не прошло и двух недель, как все сборы были закончены. Рано утром мы покинули Керчь, отправляясь навстречу неведомому.

«Одинокие в ночном море»

Наш буек оказался целым и невредимым. Возле него мы и стали на якорь. Солнце уже склонялось к закату. Но всем, конечно, не терпелось начать поиски сегодня же. Василий Павлович на этот раз не возражал, только сам начал осматривать у каждого снаряжение. Особенно придирчиво проверял он меня. Все осмотрел: и компас, и часы, и новенький кинжал, многозначительно заглянув при этом мне в глаза. Неужели он снова вспомнит о своем приказе отстранить меня от погружения?

Но вот уже подана команда к погружению.

Спускались мы по двое. В первой паре Михаил со Светланой, во второй мы с Павликом. Наташа и Борис оставались на борту в полной боевой готовности, чтобы в случае опасности прийти нам на помощь.

Мы ныряли как бы у них на привязи: к поясу каждого из нас прикреплен тонкий тросик. Дергая за него, с борта можно подавать сигналы водолазам. Плавать на такой привязи неудобно, но не спорить же с начальником экспедиции…

Нырять предстояло довольно глубоко, поэтому каждому из нас прибавили вес, нацепив на пояс свинцовые грузила. А то вода вытолкнет, не даст добраться до дна.

Стоя на трапе, я следил, как, оставляя за собой серебристый хвост воздушных пузырьков, все глубже погружаются Михаил и Светлана. Вода была такой прозрачной, что они были отчетливо видны даже на глубине пятнадцати метров. Мне показалось, будто они держатся за руки. Но вот они разошлись в разные стороны и словно растворились в воде. Только пузырьки воздуха, вскипавшие на поверхности, «сообщали», где находятся наши товарищи.

Теперь была моя очередь отправляться вслед за ними. Восемнадцать метров — это не то что в Керченском проливе. Я покрепче зажал зубами мундштук и нырнул.

Примерно на глубине шести метров я почувствовал боль в ушах и, прижав маску к носу, попытался сильно выдохнуть воздух через нос и одновременно сделал несколько глотков. Уши были «продуты». Боль уменьшилась, а через некоторое время я и совсем перестал ее замечать.

Так бывает только при погружении на первые десять метров, где давление возрастает вдвое по сравнению с атмосферным. Дальше оно увеличивается медленнее.

Чем глубже я погружался, тем заметнее менялось освещение вокруг меня. Не то чтобы становилось темнее, но постепенно пропадали теплые красновато-оранжевые оттенки. Теперь меня окутывал синевато-зеленый сумрак, и, наверное, поэтому начало казаться, будто вода становится холоднее.

Но она и впрямь стала заметно холоднее, словно я внезапно провалился в прорубь. Это я миновал слой температурного скачка, как называют его океанографы. Температура воды на определенной глубине в зависимости от многих условий меняется на несколько градусов. Граница между двумя слоями и называется слоем температурного скачка. Я посмотрел на глубиномер: здесь она сегодня проходила на глубине шестнадцати метров.

А снизу уже наплывало дно. И сразу стало немного светлее. Это всегда бывает, когда приближаешься ко дну. Вероятно, оно отражает часть световых лучей, и поэтому получается как бы добавочный источник освещения не только сверху, от поверхности воды, но и снизу.

Я ухватился рукой за кустик водорослей — судя по длинным лохматым веточкам, это была цистозира, «бородач», как называют ее рыбаки, — и огляделся вокруг.

Какая-то тень скользнула по дну. Я поднял голову. Это спускался Павлик. Когда он приблизился, я предложил ему двигаться направо, а сам поплыл налево.

После Керченского пролива вода казалась идеально прозрачной, и скалистое дно покрывал не противный, липкий ил, а тонкий слой светлого песка. Каждый камешек отчетливо выделялся на его фоне. Но я все-таки плыл медленно, раздвигая руками водоросли и разрывая каждый песчаный холмик: не прячется ли под ним амфора или обломок корабля? Найти обломок деревянного борта было, конечно, маловероятно, потому что дерево за двадцать веков должно было давным-давно истлеть, раствориться в морской воде. Но амфоры вполне могли сохраниться, да и металлические части тоже — скажем, якорь.

Вдруг мое внимание привлек небольшой овальный бугорок. Сердце радостно затрепыхалось: неужели амфора?

Я уже занес руку, собираясь разгрести песок, и тут же торопливо отдернул ее. Песчаный бугорок внимательно смотрел на меня огромными выпученными глазами!

Глаза были явно живые. Я выхватил кинжал и осторожно ткнул им в загадочный бугорок. В тот же миг, вихрем взметнув песок и замутив вокруг всю воду, прямо перед моим носом шмыгнула крупная рыба. Я только успел заметить, что у нее длинное золотисто-желтое тело, усеянное темными пятнами неправильной формы. Это она, оказывается, так ловко пряталась в песке, выставив только глаза.

— Твое счастье, что вовремя отдернул руку и не погладил ее, — говорили мне потом рыбаки, когда я, поднявшись на борт, рассказал об этой подводной встрече. — Это же морской дракон, самая, можно сказать, вредная рыба на Черном море. У нее такие ядовитые иглы в плавниках — как наколешься невзначай, на несколько дней рука отнимается…

Сигнальный конец, привязанный к моему поясу, резко дернулся трижды. Увлеченный столкновением с морским драконом, я даже не сразу понял, что это значит. Неужели прошло сорок пять минут и меня вызывают на поверхность? Дольше на этой глубине работать не полагалось.

Я отметил место, где прервал поиски, выложив на песке крест из камней. Потом, в свою очередь, три раза сильно потянул за сигнальный конец. Это означало, что сигнал я понял и сейчас выхожу на поверхность.

Подниматься следовало не спеша, чтобы пузырьки азота, растворенного в крови, не закупорили кровеносные сосуды. Иначе водолаза может поразить кессонная болезнь — об этом меня предостерегали еще при учебных погружениях. Чтобы не огорчать Кратова, который наверняка сейчас стоит у трапа с секундомером в руке и придирчиво проверяет, соблюдаем ли мы инструкцию, я поднимался, как и требовалось, ровно три минуты.

На борту, свесив ноги, сидели Миша Аристов и Светлана. Михаил, отдуваясь, с наслаждением пил горячий чай, обернув ручку алюминиевой кружки носовым платком. А Светлана уплетала шоколад, который нам выдавали опять-таки строго по инструкции после каждого погружения. По их лицам я сразу понял, что и они тоже ничего не нашли.

В бесплодных поисках прошло три дня. С утра до вечера мы ныряли, метр за метром обшаривая дно. Несколько раз нас снова обманывали морские драконы, зарывшиеся в песок до самых глаз.