Ежи Жулавский - Древняя Земля

Некоторое время она молча слушала.

— Да… Хорошо… Это Аза. Скажите, где доктор Яцек? Узнайте, пожалуйста.

Через несколько секунд ей ответили:

— Его превосходительство генеральный инспектор телеграфной сети Соединенных Штатов Европы сейчас находится в своей квартире в Варшаве.

— Соедините меня с ним.

Аза повесила трубки, вернулась на софу и вытянулась на мягких подушках, положив руки под голову. Странная улыбка блуждала на ее устах, глаза, устремленные к потолку, блестели.

Зазвенел негромкий звонок, и она вновь подошла к аппарату.

— Это ты, Яцек?

— Я.

— Я в Асуане.

— Знаю. Ты должна была быть там еще вчера.

— Я не поехала. Не хотела, чтобы вчерашний концерт состоялся.

— Вот как?

— И ты даже не спросишь, почему?

— Гм…

— Ведь у тебя вчера было ежегодное собрание Академии…

Аза схватила записную книжечку из слоновой кости, которую, раздеваясь, бросила на кресло, и, взглянув на запись — она переписала эти сведения по дороге из какой-то газеты, — продолжала:

— В восемь вечера в Вене. Ты докладывал там о…

Не разобрав нечетко написанное слово, Аза отбросила записную книжку и закончила с легкой укоризной в голосе:

— Вот видишь, я знаю!

— И что же?

— Ты не смог бы присутствовать на концерте. Он состоится завтра.

— Завтра меня тоже не будет.

— Будешь!

— Не могу.

— Но самолетом же это всего два-три часа…

— Значит не хочу.

Аза громко рассмеялась.

— Хочешь! И еще как хочешь! И будешь! До свидания. Нет, погоди! Ты слушаешь?.. Знаешь, что я делаю сейчас?

— Время обеденное. Скоро сядешь за стол.

— Нет, я собираюсь принять ванну! И сейчас на мне почти ничего нет.

Аза со смехом повесила трубки, сорвала с себя рубашку и бросилась в мраморную ванну.

А тем временем г-н Бенедикт, отпустив прислугу, еще раз пересчитал взглядом веши. Все было в полном порядке. Он перешел в свой номер, вид которого сразу же вызвал у него беспокойство. Номер показался ему слишком большим и роскошным. Поискав взглядом на стенах ценник и не обнаружив его, Бенедикт позвонил.

Он спросил у вошедшего лакея, сколько стоит номер. Лакей изумленно воззрился на него: подобные вопросы были не в обычае «Олд-Грейт-Катаракт-Паласа», однако почтительно ответил, назвав весьма внушительную сумму.

Глаза г-на Бенедикта, светившиеся добродушием и хитростью, стали круглыми. С таинственно-доверительной миной он обратился к лакею:

— Голубчик, а не найдется ли у вас номера подешевле? Понимаешь, этот для меня слишком дорог.

Отлично вымуштрованный лакей все-таки сумел сохранить невозмутимое выражение на физиономии.

— На этом этаже других номеров нет.

— Почему же меня не спросили?

— Мы полагали, раз вы с госпожой Азой…

— Все верно, дорогуша моя, но я всю жизнь работал, как вол, не для того, чтобы теперь набивать вам карманы.

— Может быть, этажом ниже?

— Что поделаешь! Распорядись, голубчик, перенести мои вещи

Бенедикт спустился вниз и осмотрелся в отведенном ему мстительным лакеем номере; по правде сказать, он был немногим дешевле, чем предыдущий, но зато совершенно темный, и к тому же в нем омерзительно воняло бензином от какого-то мотора, находящегося внизу во дворе. Г-н Бенедикт, грустно вздохнув, разложил вещи, после чего отправился на прогулку, не забыв тщательно запереть дверь на ключ.

Напротив отеля находился огромный игорный дом. Г-н Бенедикт неспешным шагом направился к нему. Нет, сам он никогда не рискнул бы поставить ни одного золотого в столь непредсказуемой игре, как рулетка, но любил смотреть, как другие проигрывают деньги. При этом он испытывал какое-то странное ощущение. Сравнивая себя с легкомысленными и алчными игроками, он чувствовал душевный подъем и даже нечто, смахивающее на умиление, при мысли о собственной бережливости. И в то же время г-н Бенедикт отнюдь не был жаден или скуп. Он страстно любил пение и с удовольствием мотался по всему свету в дорогих поездах, лишь бы побыть в обществе восхищавших его певиц. Весьма серьезно он подумывал, не броситься ли ему в какое-нибудь любовное приключение, но поскольку опыта в подобных делах у него не было, он неизменно откладывал это на «потом».

В дверях игорного зала его остановил изысканно одетый лакей.

— Сударь, вы не во фраке? — полуутвердительно, полувопросительно бросил он, окинув критическим взором г-на Бенедикта.

Почему-то вопрос привел Бенедикта в ярость.

— Да, не во фраке, болван! — рявкнул он, стараясь при этом сохранять максимальное достоинство, отодвинул загородившего дорогу лакея и вошел в зал.

Однако это незначительное происшествие испортило ему настроение. Некоторое время он бродил по залу, раздражаясь от того, что люди, на которых он смотрит, преимущественно выигрывают, без труда, словно назло ему, получая деньги, а когда какая-то размалеванная кокотка попросила его одолжить сто золотых, он молча развернулся и отправился назад в отель.

Аза уже ожидала его в столовой.

После обеда вдвоем г-н Бенедикт протянул певице раскрытый портсигар, но она легонько отвела его рукой.

— Нет, спасибо. Я не буду курить. И вас попрошу сегодня не курить у меня. Мне надо беречь горло перед завтрашним концертом.

Не без грусти на добродушной физиономии старик поспешно спрятал портсигар.

— А вы ступайте к себе в номер и покурите, — предложила Аза. — Он же рядом.

— Я переехал этажом ниже.

— Почему?

— Здесь мне слишком дорого!

Аза расхохоталась.

— Нет, старичок, вы просто прелесть! У вас же куча денег.

Г-н Бенедикт почувствовал себя уязвленным. По-отечески снисходительно он глянул на смеющуюся девушку и с легким упреком в голосе изрек глубокомысленную сентенцию:

— Милостивая государыня, кто не бережет денег, у того они и не держатся. У меня есть деньги, потому что я их не швыряю понапрасну.

— А зачем же они тогда вам?

— Это мое дело. Да хотя бы для того, чтобы засыпать вас цветами после каждого выступления. Полжизни я трудился, как проклятый. И если бы я поступал, как вы…

— Как я?

— Разумеется. Вы телеграфом отменили вчерашний концерт, и теперь вам придется заплатить огромную неустойку компании..

— Но мне так захотелось!

— Ах, если бы вам действительно так захотелось! Но на самом-то деле вы опоздали по легкомыслию — засидевшись на приеме в клубе, пропустили последний поезд.

Певица внезапно вскочила. Ее детские глаза вспыхнули гневом.

— Сударь, никому об этом ни слова! Ни слова! И вообще это неправда. Я не приехала вчера, потому что мне так заблагорассудилось.

— Дорогая моя, ну зачем же так сердиться? — успокаивал ее перепугавшийся г-н Бенедикт. — Я, право же, вовсе не собирался обидеть вас и не думал…