Александр Бушков - Самый далекий берег

– А то я не знаю… – проворчал под нос водитель Вася, почти такой же рослый и широкоплечий, со столь же плакатной физиономией отличника боевой и политической подготовки.

И недрогнувшей рукой направил машину прямо на серые высокие ворота в высоченной бетонной стене – не снижая скорости, небрежно держа руль одной правой.

Кирьянов невольно зажмурился, открыл глаза, дернулся было – но в следующий миг, когда меж радиатором уазика и крашенным в серое железом оставалось не более полуметра, ворота проворно распахнулись, словно двери с фотоэлементом в московском аэропорту, и машина пролетела внутрь.

– Шуткуешь, Васючок, – недольно сказал Шибко. – Если какой попутчик, не ровен час, обкакается – не сносить тебе буйной головы… Гарантом буду, загоню в самую гнусную дыру, какая только сыщется. Вы как, товарищ подполковник?

– Не дождетесь, – сердито сказал Кирьянов.

– Молодой он еще. Выпендривается.

– Я понимаю.

– Вот и ладушки. Вася, давай к ангару.

– А то я не знаю… – проворчал водитель, круто поворачивая влево.

Они неслись по бетонке, расчерченной на аккуратные огромные квадраты, далеко огибая стоявшие стройной шеренгой разнокалиберные самолеты, в сторону низких обширных ангаров, где Кирьянов, летавший из аэропорта раз сто, ни разу не бывал, как и любой из пассажиров, знакомых лишь с немудрящим маршрутом «накопитель – трап». Несмотря на дурное настроение, ему стало по-настоящему любопытно – всегда интересно, когда знакомое место открывается с неожиданной стороны и ты оказываешься там, где посторонним вход воспрещен…

– Сигнал! – менторским тоном напомнил Шибко.

– Да знаю я…

– Мы уже где? – В голосе Шибко звенел металл.

– В зоне…

– Тогда?

– Есть – сигнал! – уже ничуть не придуриваясь, вполне уставным тоном рявкнул Вася, посуровев плакатной физиономией.

И одним пальцем перекинул вверх какой-то тумблерчик справа. Кирьянов ожидал воя сирены, какого-то иного звука, но ровным счетом ничего не последовало, что ничуть не озаботило ни прапорщика, ни водителя. А значит, некий сигнал все-таки был, неслышимый и невидимый.

Машина, не снижая скорости, как давеча перед воротами, неслась прямо к стене огромного ангара – серой, гофрированной, тускло поблескивавшей. На сей раз Кирьянов сохранял полнейшую невозмутимость и правильно сделал: вновь в последний миг с поразительной быстротой разъехались в стороны две серые полосы, уазик проскочил внутрь, замер в лихом развороте без малейшего скрипа или писка тормозных колодок – положительно, генеральская тачка…

Вася выключил зажигание, откинулся на спинку сиденья с видом расслабленным и равнодушным. Кирьянов откровенно огляделся, но вылезать не спешил, равняясь на прапорщика. Не хотелось унижать себя лишней суетой, он и так пока что представления не имел, куда его везут и чего от этих сборов следует ожидать.

Машина стояла в огромном зале – в длину и ширину метров не менее ста. Металлические перекрытия под потолком, голые стены, гирлянды погашенных ламп, какие-то полосы и стрелы на дырчатом железном полу, белые, синие и желтые. Дневной свет проникал внутрь сквозь окна под самым потолком, больше похожие на амбразуры, но его было достаточно, чтобы рассмотреть: огромный ангар пуст, если не считать их уазика, а также «ГАЗ-66» со стандартным армейским кузовом-будкой и черной «Волги» с местными номерами. Обе машины разместились чуть поодаль, и людей возле них не видно.

Потом они появились, двое, из неприметной серой двери в дальнем углу ангара, уверенно направились к «Волге». Ну конечно, именно к чернолаковой «Волге» последней престижной модели, а не к прозаическому работяге «газону» должны были направиться такие двое – неуловимо схожие сытостью, гладковыбритостью, вальяжностью лиц, несомненные начальники средней руки, этакие цивильные полковники, а то и генерал-майоры, в дорогих костюмах, при галстуках и кожаных папках.

Один уселся за руль, другой устроился рядом с ним по неистребимой привычке советского чиновничества, свято полагавшего, что самое почетное место в машине как раз обок водителя, хоть весь мир испокон веков придерживался на сей счет противоположного мнения. Мягко мурлыкнул двигатель, и тут же, словно подсмотрев и подслушав, откуда-то из-под высоченного потолка динамик сообщил приятным женским голосом:

– Машина два-пять-три, проезжайте на стартовую.

И тут же в стене распахнулись ворота, куда «Волга» въехала неспешно и плавно – судя по уверенности сидевшего за рулем, этот путь он проделывал не впервые. Прежде чем створки сошлись, Кирьянов успел разглядеть за ними переплетение каких-то оранжевых труб и концентрические желтые круги на полу.

Кирьянов сидел неподвижно. Коли уж сложилось так, что пришлось подчиняться прапорщику да вдобавок чужому, не следовало терять лицо, суетиться, задавать вопросы. Достаточно и того, что подполковник, пребывавший в своей системе на приличной должности, плелся за этим Шибко, как тот щенок на веревочке, так и не возразив ни разу в ответ на навязанные без его хотения правила непонятной игры…

– Ну, славяне, двинулись, – сказал Шибко, выскакивая из машины и делая пару шагов в сторону той самой двери. – Чего попу просиживать?

В нем появилось нечто новое – свойственное странникам нетерпение, то самое, что заставляет путника нетерпеливо толкаться на трапе самолета или в коридоре вагона, как будто от этого поезд или самолет уйдут раньше расписания. Кирьянов размашисто шагал следом, охваченный тем же нетерпением – чем быстрее они доберутся до цели, тем меньше загадок и недомолвок останется… Вася флегматично топотал в арьергарде.

За дверью прямо-таки ударила в глаза неправдоподобная, невероятная в сибирском аэропорту белизна. Стены выложены кафелем, а пол керамической плиткой, и все это сияло так, словно каждые пять минут по морскому хронометру из потайных ходов выскакивала орда помешанных на чистоте уборщиц, наводила неописуемый лоск и вновь скрывалась в своем убежище, нетерпеливо ожидая, когда закончится очередной краткий миг безделья. Высокое зеркало сперва было буквально невидимо и, если бы в нем не отражались они трое, вполне могло сойти за проем в соседнее помещение.

Прямо перед ними оказался десяток – а может, целая дюжина – белоснежных дверей. Над каждой горел огонек – где зеленый, где красный.

– Идите в любую дверь с зеленым огоньком, – сказал Шибко Кирьянову с прежней холодной корректностью. – Это душевые. Там, внутри, речевой автомат, выполняйте, пожалуйста, все его просьбы.

И подождал, когда Кирьянов зайдет внутрь, хотя ему, видно было, не терпится шмыгнуть в соседнюю кабину.