Тайные хроники - Сергей Калабухин
— Как же ты выжил?
— Передумал он. «Я сейчас сыт, — говорит. — Живи пока, но помни: с этого момента ты — мой раб. Будешь приводить мне раз в месяц жертву вместо себя. Лучше не из местных. Приведёшь — значит, ещё себе месяц жизни купил, не приведёшь — я тебя сожру, но не сразу, а по частям, и начну не с головы». Вот почему, Серёга, ты меня у трамвайной остановки-то встретил…
— Значит, Толян, ты меня?..
— Да ты что, Серый?! Я ж тебя с самого начала отговаривал. Пусть я — гад распоследний, но уж тебя-то я ему не сдам. Бомжей у вас в городе пока хватает, а тут ещё и всякие нищие, беженцы с Кавказа и прочих азиатских республик появились. Да не смотри ты на меня так! Жить, Серёга, всем хочется, а своя рубашка всё же ближе к телу.
Мы выпили очередную. Толян хрустел огурцом, а у меня неожиданно разболелась голова. Перед глазами дрожало какое-то марево.
— Слушай, Толян, если ведьмак — не человек, то откуда взялись «родственники»?
— А ты подумай: ведьмак же оборотень! Ему жить где-то надо. Какого-нибудь купчишку сожрал, а сам под его видом в городе поселился. Но, видать, эту тварь всё же распознали, раз уж в таком виде похоронили. Кто правду знал, мог в гражданскую или Отечественную сгинуть. А современные «родственники» ни в бога, ни в чёрта не верили. Парткома больше любой нечисти боялись…
Неожиданно скрипнула дверь, и в горницу вошёл милиционер.
— Так, Трусов, опять у тебя пьянка. Ваши документы, гражданин.
— Это не то… — Засуетился вдруг Толян. — Друга я встретил. Двадцать лет не видались. Мы уже заканчиваем. Щас я его на трамвай провожу…
— Какой трамвай? Твой гость на ногах не держится. В вытрезвитель захотели?
— Я в порядке, лейтенант, — прохрипел я, с ужасом чувствуя, что ноги меня и в самом деле не держат. — А из документов у меня только пропуск на завод.
— Покажите. У нас сейчас компания идёт по проверке паспортного режима. Так что, ходить по городу без документов я Вам не советую. Тем более распивать спиртные напитки с лицами, вроде Трусова. Пропуск Ваш я пока забираю. И не возражайте! Переночуете здесь, а утречком явитесь ко мне. Дорогу Вам любой укажет. Да вот хоть и Трусов проводит.
— Послушайте, лейтенант…
— Это Вы меня послушайте, гражданин! Или ночуете здесь, и утром являетесь ко мне для установления Вашей личности, или я немедленно доставляю Вас в вытрезвитель, а утром мы опять же займёмся установлением Вашей личности. Решайте.
Я молчал, хотя внутри меня всё клокотало. Надо же так влипнуть! И что я скажу завтра жене?
— Вот и ладненько, — улыбнулся участковый, пряча мой пропуск в карман кителя. — И не шумите здесь. Ночь уже во дворе.
Когда за участковым закрылась дверь, я в ярости пнул под столом пустую бутылку.
— Вот чёрт! Откуда он взялся? Когда надо, их не найдёшь, а тут сам заявился.
— Серый, тебе нужно срочно делать ноги! — Толян метнулся к двери. — Запер! Теперь нам точно хана!
— Как это запер? — Я что есть сил рванул дверь на себя и чуть не рухнул. Толян вовремя меня подхватил. Отбросив оторвавшуюся ручку, я вновь кинулся к двери. — Да что этот участковый себе позволяет?
— Ты что, Серый, совсем очумел? Какой там участковый? Это ж он был, ведьмак! Я ему сегодня должен был бомжа привести…
— Ведьмак? — Я всё не мог заставить себя поверить в реальность происходящего. — Чего ж ты молчал?
— У тебя ноги отнялись, а мне он язык заморозил. Ладно, видать, судьба. — Обречённо махнул рукой Толян. — Давай баррикаду делать. Он сейчас тобой оборотился. Пойдёт через весь посёлок, потом в трамвае с кем-нибудь свару затеет, чтоб свидетели были, что ты из посёлка ушёл. Думаю, час у нас есть.
Мы с трудом придвинули к двери старинный деревянный сервант, не обращая внимания на бьющуюся внутри посуду.
— Тут ему не войти, — удовлетворённо пропыхтел Толян. — Окна тоже забиты. Печь!
Он стал пихать оставшиеся с зимы поленья, пока не забил печной зев под завязку.
— Тут ему теперь тоже не пролезть. Авось, продержимся до утра. Днём, на виду у всех он нас штурмовать не будет. Его время — ночь. Давай, Серёга, устраиваться. Хошь, на кровати, а хошь — на печи.
Я, конечно, выбрал печь. Тряпьё, что лежало там, тоже было далеко не первой свежести, но всё же не такое зловонное, как на кровати. Толян, не раздеваясь, плюхнулся в свою постель и задвинул замызганную занавеску. Как ни странно, мы с ним быстро уснули. Я погрузился в какую-то мутную дрёму, сквозь которую явственно прорывался пьяный храп Толяна.
Неожиданно дверь громко стукнула в стенку серванта. Я попытался скинуть с себя путы сковавшей меня дрёмы, но не смог. Толян встал.
— Толик, открой, это я, — послышалось из-за двери.
Толян всхлипнул. Дверь вновь несколько раз стукнула о придвинутый сервант.
— Толик, ну что же ты? Я соскучилась.
— Любаша, это ты?
— А кто же ещё, дурной? Открывай скорее! На улице дождь, я вся промокла и замёрзла.
Толян бросился к двери и, пыхтя, отодвинул сервант.
— Чего это ты вдруг закрылся, дурачок?
Я лежал, не в силах даже открыть глаза. Язык тоже не повиновался, но слух мне не отказал. Борясь с ужасом и отвращением, я слышал, как Толян с Любашей кинулись на койку. Их возня вызвала у меня тошноту. Я боялся, что меня вырвет, и я захлебнусь собственной рвотой, и потому прилагал все силы, чтобы скинуть с себя оцепенение. Но мои усилия были напрасны. Обливаясь потом, я затих, решив немного отдохнуть, накопить силы и попытаться ещё раз. Заткнуть уши я не мог, и потому вскоре холод ужаса покрыл мурашками неподвластное мне тело. Возня на койке затихла, и начался диалог, который я никогда не забуду. Ведьмак играл со своей жертвой, как кошка с мышью. Он давал Толяну иллюзию счастья обладания любимой женщиной, а потом взамен требовал награду — меня!
